Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов
Вспоминает Юлия Васильевна Гомонова из Смоленской области:
— В Кёнигсберг меня подговорила ехать подруга. Добрались с ней до Каунаса пригородными поездами, так как на прямой пассажирский поезд попасть было невозможно. А там военные помогли. Они высунули из окна поезда билеты и кричат: «Эти девушки с нами, вот их билеты!». Нас и пропустили. При подъезде к Кёнигсбергу меня задержали, ведь я не имела документов на право въезда в область. И прямо с поезда повели в комендатуру. В комендатуре главным был какой-то военный, но сидел там и милиционер. Тут же сидели задержанные спекулянты — везли водку. Но меня вызвали первой — девчонка. Я объяснила, что ехала с подругой, из вещей — только чемоданчик. Посмотрели содержимое чемоданчика, а там — одно белье. Потом отпустили.
Как видим, даже при таком пропускном режиме можно было попасть на территорию Восточной Пруссии без документов. Вот, например, подробный рассказ Валерия Михайловича Виноградова, бывшего беспризорника военного времени из Калининской области:
— Спустя двадцать дней после окончания войны я и несколько соседских пацанов пробрались на границу с Восточной Пруссией. Мы знали, что пограничники с собаками проверяют эшелоны и потому прятались в металлоизделиях, которые везли широким потоком для восстановления железных дорог в бывшей Восточной Пруссии: костыли, гайки, рельсы, шпалы. Под покровом ночи мы закапывали друг друга в эти гайки. А в первый раз я добирался до Кёнигсберга в воздушном ящике под вагоном. Мы были маленькие ростом, щуплые. Залазили в эти ящики, последний нас закрывал, а сам забирался на платформу и закапывался в эти гайки. В Кёнигсберге высадились на территории нынешней станции Калининград-Сортировочная. Прошлись по теперешнему Балтийскому району — все вокруг было разрушено. Зрелище ужасное. Прошлись мимо Кафедрального собора, походили по его подвалам, потому что нам кто-то сказал, что там сохранились буфеты. Мы искали себе пропитание и пристанище. Ночевали в разбитом трамвае, заброшенных железнодорожных вагонах. Было начало июня и довольно тепло. У нас была цель: достать себе какую-нибудь одежду и продукты. Мы были фактически босые, наша одежда была изодрана. Нередко мы становились в очередь у солдатских кухонь, раздававших пищу немецким детям, они нам уступали дорогу. Но были и кухни, где кормили таких же, как и мы, русских детей. В районе нынешних улиц Комсомольской и Красной и парка имени Калинина бродили пятнистые черно-белые коровы, лошади. Везде стояли солдатские повозки, машины. Все было пропитано атмосферой отдыха, эйфории, раскрепощенности, радости. По городу везде велосипеды валялись; у нас в деревне такой «техники» не было, и мы ее осваивали, катаясь по асфальту. В брошенных квартирах мы подобрали себе кое-какую одежду. Прихватили узелки с вещами, которые прятали в разбитых трамваях. У нас был «свой» трамвай, который и стал нашим первым жильем на Калининградской земле. Через несколько дней на таких же железнодорожных платформах мы отправились обратно. На границе с Литвой нас поймали и отвезли под конвоем в Смоленск, а там мы уже разбежались кто куда.
Прибытие
В Калининградскую область по плану подлежало переселить 50 семей рыбаков-колхозников. Фактически переселена 81 семья. На станцию Пабиау эшелон 442 прибыл [5 октября 1948 г.] на 9-е сутки. Средний состав семьи выразился в 4,74 человек вместо 5 человек по плану, вследствие чего мы имеем экономию средств, отпущенных на пособие переселенцам. <...> Вместе с эшелоном рыбаков в Калининградскую область был отправлен скот переселенцев: коров — 74, телят — 25, свиней — 6, овец, коз — 131, дом. птицы — 292, пчелосемей — 5.
Из отчета переселенческого отдела Куйбышевской области за 1948 год
ГАКуйбО. Ф. 4072. Оп. 1. Д. 14. Л. 1, 7
В дороге переселенцы видели разрушенные города и села России, Украины, Белоруссии. Но то, что открылось их взору на территории бывшей Восточной Пруссии, поразило даже фронтовиков.
Вспоминает Юрий Николаевич Трегуб, приехавший с родителями из Алма-Аты:
— Когда мы стали въезжать в бывшую Восточную Пруссию, когда проехали город Вилкавишкис, тут начался сплошной ад. Все было разрушено, все дома побиты, на железнодорожных путях вагоны покорежены, кругом противотанковые ежи, железобетонные укрепления — доты, дзоты, брошенные орудия... Особые впечатления оставил город Инстербург. Когда подъехали к станции, то она была вся разрушена. Торчали только столбы железные, на которых когда-то крепилась крыша, да металлические рамы без стекол. Вокруг обгоревшие кирпичи, в воздухе стоял запах гари — до сих пор помню его.
И все же страшные следы войны не могли заслонить у переселенцев естественного чувства любопытства. «Когда подъезжали к городу на поезде, поразили дома с черепичной крышей. Было очень необычно. Сразу ощущалось, что здесь жили совсем другие люди. Крыши домов островерхие и красиво выглядели» (Алевтина Васильевна Целовальникова, приехавшая из Рязани). Все вокруг казалось чужим, необычным, немного пугающим. И аккуратные деревенские домики, крытые красной черепицей и обсаженные деревьями дороги, и асфальт повсюду.
— Даже по развалинам, которые я наблюдала из окна вагона, — вспоминает Анна Андреевна Копылова, — сразу было видно, что это уже не Россия, а Западная Европа. Сердце не стучало, а колотилось. Все было вокруг интересным, незнакомым, любопытным.
И вот Кёнигсберг — конец долгого и трудного пути. Эшелоны разгружались в разных местах в районе Южного вокзала.
Из воспоминаний калининградской журналистки Марии Павловны Кубаревой:
— Вокзала в нынешнем его виде не существовало. Хотя здание в основном сохранилось. Поезд остановился у какого-то временного строения барачного типа. Первое, что сразу же бросалось в глаза, — развороченные железнодорожные пути, огромное количество разбитой техники, завалы на товарной станции. Но подходили и разгружались поезда, продавались билеты, была маленькая камера хранения и зал для приезжих.
Вот как воскрешает в памяти свой приезд Александр Августович
