Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов
Первое жилье переселенцев — это, как правило, временное пристанище, перевалочный пункт, на котором люди задерживались от двух-трех дней до нескольких месяцев; пока не находилось место постоянного проживания. В 1946 году стала работать первая в городе гостиница — холодная и неустроенная даже по меркам тех непритязательных времен. О ней рассказывает Мария Павловна Кубарева:
— Поселили меня временно в полупустой гостинице на улице Пугачева (теперь гостиница «Чайка»), которая совсем не отапливалась. Поверх одеяла вынуждена была укрываться ватным матрацем и все равно мерзла. Спасибо женщине-коменданту, которая размещалась с сынишкой в бывшей ванной комнате с цементным полом, но зато с железной печкой. В сильные холода она пускала меня к себе на ночь: я спала на полу, подстелив два матраца.
Мария Тимофеевна Рыжухи на приехала по вербовке в деревню Кострово в 1949 году:
— Нас пять семей поселили в одну комнату. Прямо на полу спали, никто не разбирался, где кто. С жильем было плохо. Во всей деревне три-четыре дома целых стояли, а приехало 25 семей... Так и жили. Построят два-три дома и расселят туда несколько семей. Потом еще.
На ГРЭС № 5 прибыло более 40 молодых рабочих. К приему и размещению их руководители электростанции не подготовились.
По распоряжению директора электростанции т. Меликяна наспех забили досками окна одного из полуразрушенных домов и назвали его общежитием. Имевшиеся комплекты постельных принадлежностей разделили между всеми прибывшими: кому досталась подушка, кому — матрац, а кому — простыня.
Калининградская правда. 1948. 18 мая
Нередко людям приходились жить прямо на месте работы: в школах, конторах, красных уголках, складах. Матрена Федотовна Букреева в 1945 году устроилась поваром в воинскую часть в городе Кранце. Там, в столовой при части, она и жила. Спала прямо на столах. Елену Тимофеевну Каравашкину направили в Калининград в 1946 году по комсомольской путевке для работы в милиции: «Поселили меня прямо в здании управления милиции — нынешний корпус КГТУ. Комната — человек на пятьдесят. И мужчины, и женщины — все имеете. Нет ни окон, ни дверей...».
Кто и как распределял жилье?
Поначалу вообще никакой системы распределения не было. Люди приезжали, искали ближайший от места работы пустой дом и селились. Если хотели...
Для нас сейчас эти рассказы звучат почти неправдоподобно.
— Жилье выбирал сам, так как был холостяк. В Зеленоградске на улице Сталинградской (теперь Железнодорожная) в доме №21 жил один офицер в двухэтажном доме. Я там поселился на втором этаже. Мог занять и особняк: рядом были пустующие дома, — вспоминает Петр Тихонович Шевченко.
— С поезда людей развозили по городу. Подвозили к какому-нибудь дому в нынешнем Балтийском районе, спрашивали: «Нравится?». Если нравилось, то переселенец с семьей оставался. Так моя семья поселилась на втором этаже двухэтажного дома (из рассказа Николая Петровича Мухина).
Надежда Дмитриевна Макушина приехала в Кёнигсберг в 1946 году. Квартиру она себе искала следующим образом: «Сели в пролетку и поехали по городу. На улице Тельмана было много пустых домов, но они предназначались для областного гражданского управления. На улице Горького многие дома были разбиты и непригодны для жилья. Едем с Тельмана, вдруг этот дом, где я сейчас живу, приглянулся. На третьем этаже была свободная квартира».
Сейчас удивительно, почему люди нередко предпочитали селиться по несколько семей в одном доме, а не занимали целый особняк. Тому существовало несколько причин. Первая — особняк зимой трудно протопить в одиночку. И вторая причина, самая главная, — страх.
— А как ему не быть? — замечает Анна Ивановна Рыжова, приехавшая в область в 1947 году. — Огромный город, незнакомый и пугающий. К развалинам подходить боялись: вдруг взорвется что-нибудь. Да и не только развалины пугали. Люди боялись отдельными семьями селиться в роскошных особняках. Так из них делали коммуналки. Вместе — спокойнее.
Вскоре, однако, столь идиллические времена закончились — в расселении был установлен определенный порядок. По этому поводу Яков Лукич Пичкуренко, участник Восточно-Прусской операции, заметил: «Все сохранившиеся дома и квартиры были вскоре взяты на учет, и когда приезжало население по оргнабору, оно получало ордера на вселение». Жилым фондом ведали сначала военные комендатуры, а после их ликвидации — гражданские управления. В селах дома распределяли председатели колхозов или же совхозное начальство. На крупных предприятиях действовали жилищные конторы.
Правда, система ордеров еще не была слишком строгой. Если квартира или дом не нравились, первые переселенцы почти всегда имели возможность сменить место проживания. Занимали новую квартиру, договаривались с жилищной конторой, и там задним числом выписывали новые ордера на уже занятое помещение. Так что некоторое время у переселенцев сохранялась возможность выбора жилья. Такой выбор был и у Анатолия Григорьевича Ярцева.
— Дом в поселке Добрино (Наутцкен) дали сразу. Три комнаты на восемь человек. Все в доме было: рамы, окна, стекла, отличные сараи, колодец, печки. Не хочешь в этом доме жить — выбирай в следующем поселке. Нам предлагали пять вариантов в пяти поселках совхоза № 72.
Не всегда то жилье, которое доставалось переселенцам, пустовало.
— Когда в 1947 году я пошла работать в школу, — вспоминает Манефа Степановна Шевченко, — мне до работы было очень плохо добираться, ведь трамвайные пути не действовали. Тогда мне и мужу дали ордер на любой дом в районе школы. Мы с мужем очень долго выбирали, и нам наконец пришелся по вкусу один домик. Там жили четыре немца. Представители домоуправления предложили им выселиться в течение двадцати четырех часов. Причем, заметьте, брать с собой вещи не разрешили. Вернее, разрешили взять узелок весом не
