Соломон Волков - История культуры Санкт-Петербурга
Невысокий, широкоплечий, очкастый, беспрерывно куривший и говоривший всегда взволнованно и на высокой ноте Маршак царствовал на пятом этаже Дома книги, располагавшегося в бывшем правлении компании «Зингер» на Невском проспекте. Он собрал здесь команду из самых талантливых писателей, поэтов и художников Ленинграда. Маршак пробил дорогу в печать дадаистам-обэриутам – Хармсу, Олейникову, Заболоцкому, Введенскому, писавшим для возглавлявшихся Маршаком детского издательства и нескольких детских журналов великолепные, яркие абсурдистские стихи, считалки, рассказы, на которых впоследствии воспитывались многие поколения маленьких читателей.
Маршак создал новый жанр в русской литературе для детей: «рассказы бывалых людей» – моряков, летчиков, водолазов, геологов, полярных исследователей. Он привлек к этому делу, в частности, штурмана дальнего плавания и инженера Бориса Житкова, несколько раз на паруснике совершившего кругосветное путешествие. Маршак сидел с Житковым ночами, заставляя его выработать новый, динамичный и тщательно отделанный «ленинградский» стиль прозы для детей, а после с восторгом повторяя каждому встречному фразу, которую Житков придумал для описания ночной тишины: «Воздух словно звоном набит!»
На пятом этаже «Дома Зингера» беспрерывно толклось множество людей, приходивших с рукописями, рисунками и просто идеями для новых произведений. От шуток и хохота сотрясался весь этаж, причем некоторые посетители до того ослабевали от смеха, что, по воспоминаниям очевидцев, уходили из владений Маршака как пьяные, держась руками за стены. Особенно изощрялись в комических импровизациях и пародиях Шварц, Олейников и Хармс. Естественно, что абсурдистский юмор ценился выше всего. Например, Хармс увлеченно рассказывал о дрессированной блохе, которая, укусив хозяина, чесала затем укушенное место своими лапками. На вопрос о номере своего телефона Хармс отвечал спокойно: «Его легко запомнить: 32–15. Тридцать два зуба и пятнадцать пальцев».
В этом творческом бедламе полную серьезность и невозмутимость сохранял, пожалуй, только с достоинством попыхивавший прямой короткой трубкой ладно скроенный и крепко сбитый любимый художник Маршака – Владимир Лебедев. Он принадлежал к числу «золотых мальчиков» советской культуры и входил в круг ее признанных гениев – таких, как Шостакович или Козинцев. Выпускник Петербургской Академии художеств, Лебедев был среди тех, кто в 1918 году, в годовщину захвата власти большевиками, смело и вызывающе украсил город своими полуабстрактными деконструкционистскими композициями. Как живописец и график, Лебедев быстро прошел путь от кубизма к нонфигуративным опытам, создав к началу 20-х годов ряд замечательных работ, до сих пор причисляемых к высшим достижениям русского авангарда.
Искусство Лебедева всегда было политическим, и он по праву считается одним из создателей и наиболее блестящих мастеров советского политического плаката, но к началу 20-х годов художник стал также и социальным критиком, выполнив несколько серий сочных, хлестких бытовых зарисовок той эпохи с изображением гротескных нуворишей, их вульгарных алчных подруг и колоритной городской шпаны.
Для Лебедева это было резким поворотом, но даже авангардная критика была в восторге; Пунин, сравнивая бытовые наброски Лебедева с поэмой Блока «Двенадцать», писал, что в них петроградская улица «нашла свое бессмертное графическое выражение». Эти великолепные, темпераментные работы Лебедева являются уникальной энциклопедией петроградских типажей 20-х годов; рассматривая их, легко понять, почему Пунин относил Лебедева к тем избранным художникам, «которым дано раскрывать подлинное лицо эпохи и выражать ее чувства».
Стилистически Лебедев сделал важный и принципиальный рывок в сторону от «Мира искусства», впитав и переработав достижения гениев французского социального рисунка от Оноре Домье до Константэна Гиса. По сравнению с графикой столпов «Мира искусства» в работах Лебедева было больше энергии, динамизма и злости. Вдобавок Лебедев свободно оперировал комплексом квазиавангардных приемов, для «мирискусников» оставшихся чуждыми. Работы Лебедева открывали – с талантом, напором и феноменальным, ослепительным мастерством – совершенно новый мир, и казалось, что после многих лет гегемонии мастеров «Мира искусства» в художественном Петрограде появился новый лидер. Недаром Пунин, в свое время поставивший на Татлина и усиленно его пропагандировавший, в 1928 году выпустил о Лебедеве монографию, написанную на материале персональной выставки этого художника в Русском музее. Теперь Пунин призывал равняться на Лебедева.
Но Лебедев не был создан для лидерства. Он сам называл себя одиноким волком, и любимым поэтом его был Киплинг. Хорошо знавший художника Шварц вспоминал о Лебедеве: «Ему импонировала не знатность, а сила. Как и Шкловский, и Маяковский, он веровал, что время всегда право». Лебедев не желал бороться со временем. Отказавшись некогда от нонфигуративности, он теперь предпочел не продолжать опасного плавания по бурному морю социальной сатиры. Это привело его в казавшуюся более спокойной гавань детской книги, где сотрудничество Лебедева с Маршаком произвело сенсацию.
* * *Маршак и Лебедев выпустили в 20-е годы серию иллюстрированных детских книг, ставших классическими в своем жанре. У этих книг была, казалось бы, утилитарная задача: ввести ребенка в мир взрослых вещей, рассказать и объяснить ему, как работают столярная мастерская, водопровод или цирк, как устроена пишущая машинка или электрическая лампочка. Но эти красочные, привлекательные издания были также произведениями высокого искусства, в которых соединение отточенных, упругих, мгновенно запоминавшихся стихов Маршака и виртуозных, броских рисунков Лебедева создавало новое уникальное единство.
Каждая последующая книжка Маршака – Лебедева была праздником для читателей – и маленьких, и больших. Они выходили огромными тиражами, немедленно раскупались и переиздавались вновь и вновь, вызвав массу подражаний. В Ленинграде возникли «школа Маршака» и «школа Лебедева»: талантливые писатели и художники, работавшие в стиле своих мэтров.
Пеструю группу верных соратников Лебедева можно было постоянно видеть в легендарной ленинградской типографии «Печатный двор», выпускавшей лучшие книги для детей. «Лебедевцы» там дневали и ночевали, потому что для этих художников участие в создании макетов книг, выборе шрифтов, наборе, клишировании было таким же важным элементом их работы, как и собственно рисование. Некоторые из этих художников, вроде Евгения Чарушина или Александра Самохвалова, писали также и яркие тексты к своим восхитительным рисункам.
Многие участники «группы Лебедева» в своей области не знали соперников: Валентин Курдов прославился темпераментным изображением лошадей, а Юрий Васнецов – затейливыми вариациями на темы образов из старых русских народных картинок. Михаил Цехановский, выпустивший вместе с Маршаком знаменитую книжку «Почта», стал также одним из смелых экспериментаторов в области мультипликации. Он даже начал вместе с Шостаковичем сатирическую мультипликационную оперу. Это было в 1933 году, то есть за семь лет до появления «Фантазии» Уолта Диснея. Но власти не дали Цехановскому и Шостаковичу довести эту работу до конца, и от нее, к сожалению, сохранились только фрагменты.
Несколько особняком от лебедевского молодняка стояли старые петербуржцы Дмитрий Митрохин и Николай Тырса, чьи иллюстрации придавали ленинградской книжной продукции особую элегантность. Все вместе взятое было маленьким чудом: в Ленинграде литература для детей делалась руками высоких профессионалов, для которых качество и артистизм были важнее идеологических императивов и которые сумели поэтому добиться беспрецедентного успеха.
Это вызвало немедленную атаку в прессе из Москвы на «вредную литературную практику ленинградской группы», которая, дескать, злокозненно противопоставляет «аристократическую форму» «грубой демократии содержания». Поход против «группы Маршака – Лебедева» не ограничился словами: в 1931 году ряд ленинградских писателей и художников для детей были арестованы по ложному обвинению в «организации на основе имеющихся у них контрреволюционных убеждений» подпольной антисоветской ячейки. Среди арестованных тогда была и работавшая с Маршаком и обэриутами художница Вера Ермолаева, одна из ближайших сотрудниц Малевича.
Ермолаева всегда говорила: «Ленинград – последняя цитадель нового искусства в России». Ходившая на костылях (после падения с лошади в детстве у нее были парализованы ноги), страстная, сильная женщина с горящим энтузиазмом волевым лицом, Ермолаева собрала вокруг себя кружок преданных учеников и учениц. В области детской книги открытия и достижения Ермолаевой могли соперничать с лебедевскими.
