Соломон Волков - История культуры Санкт-Петербурга
Все это возвращает нас к любовному треугольнику, составляющему сюжетное ядро «Поэмы без героя»: Пьеро – Коломбина – Арлекин, за которыми стоят два поэта (Князев и Блок) и подруга Ахматовой, Ольга Глебова-Судейкина. Ахматова признавалась, что в «Поэме без героя» использована тайнопись («симпатические чернила», «зеркальное письмо») и что у этой шкатулки – «тройное дно». Более того, она прямо обращается к Ольге так: «Ты – один из моих двойников». Читателю достаточно, по подсказке Ахматовой, подставить в сюжете «Поэмы без героя» на место Ольги ее, Ахматову, чтобы увидеть в роли ее любовного партнера Дон Жуана – Блока, который в своих «Шагах командора» настойчиво обращается к любимой по имени, являющемуся также именем Ахматовой:
Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?Сладко ль видеть неземные сны?
Место Князева в этом новом воображаемом треугольнике займет тогда другой поэт-офицер, первый муж Ахматовой Николай Гумилев, «Шаги командора» Блока станут скрытым признанием в любви к Анне (Ахматовой!), а сам Блок превратится в раскаявшегося Дон Жуана, нашедшего – как и герой трагедии Пушкина – настоящую любовь лишь на пороге смерти. (Ахматова не раз говорила, что Блок вспоминал ее в предсмертном бреду, повторяя: «Хорошо, что она не уехала», имея в виду – не эмигрировала на Запад.) Так Ахматова, утверждая право поэта трансформировать реальность по своему усмотрению, зашифрованным (но открытым для внимательного чтения) образом продолжила свой воображаемый «роман» с Блоком на страницах «Поэмы без героя».
* * *Выстраивая таким образом свою собственную биографию, Ахматова одновременно вступала в сложные отношения с историей, уподобляя себя творцу-демиургу. В соответствии с русской традицией в философской системе Ахматовой поэт превращался в центральную фигуру истории. Он становился не только хранителем исторической памяти народа, но и катализатором важных современных событий. От него протягивались невидимые миру, но прочные нити к некоторым центральным личностям и драмам XX века.
В частности, Ахматова, несомненно, с большой остротой ощущала свою персональную связь с Иосифом Сталиным. Хотя Ахматова никогда не встречалась со Сталиным, это ее ощущение не было беспочвенным. Как это случилось и с кинематографом, Сталин взял русскую литературу под свой личный контроль. Он не только из года в год довольно внимательно следил за литературными новинками, но и встречался с писателями (иногда в неформальной обстановке), звонил им. Некоторые из таких телефонных разговоров (с Булгаковым, Пастернаком) стали знаменитыми в писательской среде, о них много говорили.
Первый раз к Сталину Ахматова обратилась в 1935 году, прося об освобождении арестованных тогда ее мужа Николая Пунина и сына Льва. Их выпустили чуть ли не в тот же день, когда письмо Ахматовой было передано Сталину, и слухи о таком чуде широко распространились среди советской интеллигенции. Когда сына арестовали во второй раз, новое письмо Ахматовой к Сталину уже не возымело действия. Но в 1939 году Сталин на одной из своих встреч с писателями осведомился о том, как поживает Ахматова и почему ее стихи не появляются в печати. После этого, разумеется, руководители официального Союза писателей проявили к Ахматовой «повышенное внимание», и вскоре в продаже появился сборник ее стихов, первый после многолетнего перерыва. С тех пор Ахматова постоянно ощущала на себе пристальный взгляд вождя. Несомненно, она связывала со Сталиным и внезапную замену грозившего ее сыну расстрела на пять лет лагерной ссылки, а также и свою своевременную спасительную эвакуацию из осажденного голодного Ленинграда в годы войны.
Ахматова предполагала, что Сталин пощадил ее потому, что у него сложилось о ней определенное, приятное его сердцу бывшего семинариста представление как об уединенно, аскетично живущей талантливой, но скромной женщине, поглощенной исключительно литературной работой. (Так Пастернак описал Ахматову в своем письме к Сталину.) По словам Ахматовой, Сталин периодически осведомлялся: «Ну, как там живет наша монахиня?» Резкое изменение отношения к себе Сталина Ахматова связывала главным образом с роковым событием, которое в 1945 году разрушило в глазах диктатора этот ее монашеский облик.
Молодой, с живым и любознательным умом сотрудник английского посольства в Москве Исайя Берлин, заехав в Ленинград, легкомысленно решил посетить Ахматову, стихами которой он, зная хорошо русский язык, давно увлекался. Это произошло в конце ноября 1945 года. Вероятно, Берлин не отдавал себе полного отчета в том, что Сталин каждого западного дипломата рассматривал как действительного или потенциального шпиона и, соответственно, держал под неослабным наблюдением.
За Ахматовой тоже следили, и о встрече Берлина с Ахматовой было немедленно доложено Сталину. Ахматова всегда считала: особый гнев Сталина вызвал тот факт, что 36-летний Берлин засиделся у нее до утра. Как рассказывала Ахматова, узнав об этой ночной встрече, Сталин вскричал: «Так, значит, наша монахиня принимает у себя иностранных шпионов!» – и разразился потоком грязных ругательств. Предохранявший Ахматову образ аскетической затворницы был этим рандеву бесповоротно разрушен, и незримая персональная нить, связывавшая, по мнению Ахматовой, ее со Сталиным, оборвалась. Ахматова всегда считала, что именно эта цепь событий привела к роковому партийному постановлению 1946 года, направленному против нее и Зощенко. А это постановление, в свою очередь, приблизило, в интерпретации Ахматовой, наступление «холодной» войны. В «Поэме без героя» она написала о своей встрече с Исайей Берлином:
Он не станет мне милым мужем,Но мы с ним такое заслужим,Что смутится Двадцатый Век.
Это заявление на первый взгляд кажется натянутым, и значение почти случайной встречи Ахматовой с Берлином в ее интерпретации непомерно преувеличено. Но только на первый взгляд. На самом деле при ближайшем и внимательном рассмотрении все оказывается скорее логичным и психологически оправданным. Разумеется, «холодная» война началась бы, даже если постановление 1946 года никогда не было бы выпущено. Но несомненно, что злобная и крикливая кампания против Ахматовой и Зощенко в свое время заметно остудила эйфорическую послевоенную атмосферу, особенно в среде прокоммунистически настроенной западной интеллигенции, и ускорила сползание к враждебным отношениям между Востоком и Западом.
Приехав в 1976 году на Запад, я смог убедиться в том, насколько болезненно свежа катастрофа Ахматовой – Зощенко в памяти местных русофилов. Как человек, принявший на себя основной удар сталинского гнева в тот переломный исторический период, Ахматова по праву могла ощущать себя в эпицентре мировых сотрясений. Ее анализ психологической подоплеки событий 1946 года также выглядит вполне убедительным, особенно если встать на ту разделяемую ныне многими историками точку зрения, что некоторые из приступов гнева стареющего Сталина бывали иногда спровоцированы случайными и иррациональными причинами.
В наше скептическое время романы Александра Дюма-отца отнесены в область детского чтения, и мы склонны забывать о роли случая и личности в истории. В «Поэме без героя» Ахматова пыталась бросить вызов историческому детерминизму, и в этом смысле ее произведение также являлось параллелью и полемикой с «Медным всадником» Пушкина. Но, как и у Пушкина, рок оказывается сильнее персонажей «Поэмы без героя», в том числе и самого автора. Все они, в мифологии Ахматовой, являются обитателями обреченной на уничтожение легендарной Атлантиды, а на дно их помимо гигантских и беспощадных волн мировой истории увлекает также общее чувство вины.
* * *Тема всеобщей и, что еще важнее, персональной вины – центральная для «Поэмы без героя». Без нее этого произведения не существовало бы. Сама эта тема для русской литературы традиционна. Не новой является и проекция чувства вины на Петербург, рисуемый как некий новый Рим, погрязший в роскоши, распутстве и всеобщем разложении и чуть ли не заслуживший, таким образом, свою гибель под натиском варваров XX века. Новой и абсолютно необходимой для кристаллизации петербургского мифа в интерпретации Ахматовой является трансформация темы греха и вины в тему их искупления через страдание, когда и город, и Ахматова вместе проходят крестный путь унижений и мук.
Сначала Ахматова раскидывает богатую ткань карнавальной жизни Петербурга 1913 года (здесь заметно влияние идей Михаила Бахтина о центральном месте карнавала в культуре). С новогоднего карнавала начинается и само повествование «Поэмы без героя», когда к автору приходят легендарные персонажи дореволюционного Петербурга (среди них можно угадать Блока, Маяковского, Михаила Кузмина), наряженные Дон Жуаном, Полосатой Верстой, Фаустом, Казановой, Владыкой Мрака. Но действие сразу же вырывается за пределы четырех стен на просторы Петербурга, и в магическую панораму города Ахматова искусно вплетает его культурные символы. Так в тексте «Поэмы без героя» появляется «лебедь непостижимый» – балерина Анна Павлова и звучит голос великого баса Федора Шаляпина, который «сердца наполняет дрожью». Когда Ахматова пишет —
