История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин
Одно из этих положений — право риксдага санкционировать войну — стоит для России постоянной армии на границе, как писал её представитель Императрице Екатерине II. Риксдаг лишился законодательной инициативы и сохранил лишь право соглашаться или не соглашаться на установление новых налогов. Право самообложения осталось, но оно, по утверждению шведского юриста Montan’a, никогда не играло столь важной роли, как, например, в Англии.
Впоследствии, в разговоре с И. А. Эрнстремом, король сказал: «Мне было 24 года, когда приняли Форму Правления: она могла быть в некоторых местах менее двусмысленна, но моя неопытность благоприятствовала некоторым предложениям».
Во всяком случае удар Густава был смелый и сильный. Всемогущество партий было сокрушено. Над всем возвысилась единая власть короля. Швеция вернулась к порядку, установленному в 1720 г. Сословное представительство меркло в тени монархической власти.
Як. М. Спренгтпортен запоздал со своей помощью. Он высадился на шведский берег лишь в начале сентября, т. е. после переворота. Король принял его особенно милостиво. «Вас, после Бога, я должен благодарить за спасение отечества», писал к нему Густав. Як. Спренгтпортену были назначены награды и даны новые почетные назначения.
Густав III действовал решительно, но путей отступления себе не отрезывал. Он дал Як. Спренгтпортену, как мы видели, предписание вывести часть войска из Финляндии, для задуманной революции 1772. Впоследствии Густав спросил Як. Спренгтпортена: «Заметили ли вы подпись мою на приказе»? «Нет», — ответил Спренгтпортен. «Я остерегся подписать так, как всегда подписывал: я изменил свой почерк; если бы мы не имели успеха, государственные чины отрубили бы нам голову, а я отказался бы от своей подписи, как вовсе не сходной с моей».
Аллегорическое изображение революции 1772 г.
Риксдаг продолжал заседать до 6 сентября, рассматривая вопросы, предложенные королем. При его закрытии, представители сословий осыпали короля лестными благодарностями.
В стране переворот был принят общим одобрением. В Финляндии же народ недоумевал, так как, по его представлению, король всегда имел ту власть, о которой говорили, что он теперь только приобрел ее.
Шведы любят эту страницу своей истории. Густав III победил почти исключительно силой своей личности, своей светлой веры в идеалы жизни. Все это действует, как эффектная сцена театральной пьесы. Король окружен войсками. Его приветствует ликующий народ. Все озарено лучами ласкового и приветливого летнего солнца. Он великодушно забывает оскорбления периода свободы. Он обещает стать на страже вольностей и никому не мстить. Забыты были взаимные обиды и неудовольствия. «Я не хочу иного напитка, кроме воды Леты, — сказал Густав. — Все это должно было действовать обаятельно на шведов». Благо государства — величайшая справедливость — и в нем оправдание Густава. Пришлось установить порядок посредством «закона силы», так как благосклонность и великодушие не влияли.
Итак, в Швеции все обошлось без потрясений.
Хуже сложились обстоятельства на международной арене. Политический горизонт не предвещал ясной погоды. Иностранные державы, пораженные переворотом, готовы были вмешаться в дело, справедливо находя, что при новом режиме труднее будет влиять на политику Швеции.
Густав революцией 1772 г. порвал путы, связывавшие руки короля, и сбросил опеку России, вмешивавшейся во внутренние дела его государства. Россия, вместе с Пруссией и Данией, желала сохранения в Швеции прежней Формы Правления, ограничивавшей власть шведских королей.
Король Пруссии, Фридрих II, сообщил своему племяннику: «Из письма вашего величества, от 21 августа, я узнал о счастливо совершенном изменении Формы Правления в Швеции. Однако, неужели вы думаете, что это событие ограничится удачей внутренней революции в вашем государстве? Разве вы забыли, что Россия, Дания и я сам были порукой охранения уничтоженной теперь Формы Правления? Я опасаюсь, что последствия этого события поставят ваше величество в положение хуже прежнего... Вы как бы кинжалом прикоснулись к моему сердцу... Я не вижу исхода этому делу». «Я думаю — ответил Густав своему дядюшке Фридриху II, — вы признаете во мне вашу кровь, как я признал в чувствах вашего величества сердце моего дяди»...
Екатерина, иронизируя, писала Вольтеру, в конце 1772 г.: «Кстати, что вы скажете о революции в Швеции? В четверть часа или еще менее народ лишился там своей конституции и своей свободы. В продолжение двадцати минут представители сословий, окруженные войсками, обсудили 57 пунктов, изъявили свое согласие и подписали их. Я не знаю, можно ли назвать это кроткой властью, но ручаюсь, что Швеция лишена своей свободы, и что король в этом государстве имеет такую же деспотическую власть, какую имеет король французский. И это могло свершиться не более, как через два месяца после того, как король и народ дали клятву соблюдать взаимные права». Г-же Бьельке Императрица сообщила (24 авг. 1772 г.): «Я нахожу, что молодой шведский король не придает большего значения самым торжественным клятвам и уверениям, которые он высказывает. За день до революции он объявил бунтовщиками и виновными христианстадский гарнизон, а на другой день принял их сторону. Никогда законы ни в какой стране не были так нарушаемы, как в Швеции при этом случае, и я вам ручаюсь, что этот король такой же деспот, как сосед мой султан: ничто не удерживает его». Ясно, что Екатерина не желала признать Густава самодержавным.
Остерман продолжал возбуждать недовольство в пограничных провинциях: Финляндии, Померании и Сконии. Не зная о ходе восстания, возбужденного Як. Спренгтпортеном в Финляндии, Екатерина послала 50 тыс. рублей Остерману, с указанием помешать государственному перевороту. В присутствии Императрицы состоялось совещание. Прочитаны были сообщения, полученные из Выборга. Решено было ограничиться демонстрациями на границе, куда высланы были подкрепления, да в военных гаванях Кронштадта и Ревеля, где приступили к снаряжению галер. Апраксин и Чернышев получили предписания осмотреть пограничные крепости. «Можно утвердительно сказать — говорит C. М. Соловьев, — что известие о шведских событиях было самое неприятное по внешним делам,
