Евгений Тарле - Сочинения. Том 3
Окончательно восстановилось (после кризиса 1811 г.) вполне нормальное положение вещей, по уверениям министра торговли и мануфактур, в конце 1811 г. По крайней мере в докладе, поданном Наполеону 14 февраля 1812 г., содержится прямое утверждение, что с ноября 1811 г., когда в последний раз подавался общий доклад о промышленности (министром внутренних дел), положение вещей «замечательно улучшилось». Почти все мануфактуры возобновили работу[3]; в частности, шелковое производство подвигается «быстрыми шагами» к былому благополучию. Так, в ноябре 1811 г. в Лионе работало 8 тысяч станков, а теперь (в феврале 1812 г.) работает 9615. Правда, даже префект департамента Роны пишет, что это благополучие не продержится, но министр «имеет основания думать, что в этих опасениях есть преувеличения». Столь же хорошие известия будто бы идут и из других местностей, где существует шелковое производство. Так, в октябре 1811 г. в г. Турине работало всего 499 станков, а к 1 января 1812 г. уже было 609; во Флоренции в октябре 1811 г. было 1250 станков, а за последний триместр число это увеличилось на 56. В департаменте Hérault в июле 1811 г. работал 881 станок, теперь — 907. В Кельне, Клеве, Крефельде было в сентябре 1811 г. 4337 станков, теперь — 4342. В г. Ниме работает 955 станков — на 135 больше, нежели было в конце 1811 г., и т. д. Только в одном Авиньоне заметно уменьшение, да и то незначительное: в августе 1811 г. там работало 1228 станков, теперь работает 1150.
Вот общий подсчет, сделанный только за девять месяцев 1812 г. министерством мануфактур и торговли и относящийся к шелковой промышленности всей Империи[4]:
Шерстяное производство «процветает» в 1812–1813 гг., так уверяли Наполеона все докладчики. Жалоб особых, действительно, за эти годы нет со стороны шерстобитов и суконщиков. Но не могу не обратить внимание читателя на один документ, показывающий, что в 1813 г., когда в общем промышленность осталась почти в стационарном положении сравнительно с 1812 г. и с последними месяцами 1811 г., именно шерстяное производство в некоторых местах, особенно в южном районе, страдало от «чрезмерной дороговизны шерсти»[5], что было обусловлено окончательным вытеснением французов из Испании.
Состояние хлопчатобумажной промышленности, говорит министр, не улучшилось, но, правда, и не ухудшилось, по крайней мере «в городах, где она главным образом и существует»: в Руане, Лилле, Рубе, Тараре, Амьене и Сен-Кантене. Что касается кожевенного производства, то оно процветает; оно, впрочем, по мнению министра, и от кризиса 1811 г. меньше пострадало, чем производства шелковое и хлопчатобумажное[6].
Довольно оптимистична относительно хлопчатобумажной промышленности была общая сводка, представленная Наполеону в начале 1813 г. и имевшая целью представить в цифрах успехи этой отрасли производства.
Вот эта сводка, сделанная в министерстве мануфактур и торговли в 1813 г.[7]:
Конечно, ни полным, ни точным этот подсчет мы не назовем; но, как и в других случаях, где дело касается статистики эпохи революции и Империи, тут интереснее соотношения между цифрами, чем самые цифры.
Эта сводка дополнялась не менее оптимистическими размышлениями министра Монталиве в его отчете.
Хлопчатобумажная промышленность оказывается в 1812 г. в весьма отрадном, по оценке Монталиве, положении. До революции хлопка во Францию ввозилось ежегодно на 24 миллиона франков в год; с 1800 г. по 1806 г. — на 48 миллионов франков в год, а после февральского декрета 1806 г. о воспрещении ввоза из-за границы бумажной пряжи и бумажных материй эта отрасль промышленности так возросла, что Франция в 1807–1812 гг. в среднем потребляет хлопка на 55 миллионов франков ежегодно. В общем хлопчатобумажных материй в Империи вырабатывается теперь (в 1812 г.) на 290 миллионов франков, вывозится за границу на 17 миллионов франков[8].
Все это, казалось бы, весьма отрадно, а между тем министр (к возможному удивлению малоосведомленного читателя) выражает некоторое глухое недовольство, что в данной отрасли производства нельзя обойтись без сырья, «привозимого извне»[9]. Но лица, близко стоявшие к делу, не должны были особенно удивляться: они не могли не понимать, что с того момента, как Наполеон окончательно решил ускорить разорение Англии уничтожением колониальной торговли, не только английской, но и всякой иной, с того момента, как он стал мечтать об «изгнании хлопка», в экономической политике Империи, по крайней мере поскольку дело касалось хлопчатобумажной промышленности, водворилось некоторое внутреннее противоречие: признавать успехи хлопчатобумажных мануфактур значило признавать успехи торговли колониальными товарами, то есть «замаскированной английской торговли».
Нечего поэтому удивляться и новому кризису хлопкового голода, постигшему Францию в 1813 г., вскоре после всех этих оптимистических всеподданнейших докладов и таблиц.
По-видимому, начало обострения нового кризиса бумагопрядильной промышленности, разразившегося в 1813 г., следует отнести к началу апреля. По крайней мере этот вывод можно было бы сделать из слов докладчика совета мануфактур Gueroult, сказанных им в заседании 30 сентября 1813 г., где он говорит о кризисе, длящемся уже шесть месяцев[10]. Есть, впрочем, указания и на более раннее начало кризиса; уже с конца 1812 г. опять стало не хватать хлопка, опять хлопок в угрожающих размерах стал повышаться в цене.
Жалобы на отсутствие хлопка (и жалобы повсеместные) не прекращаются в течение 1813 г. (говорю о первых ¾ года, конечно, а не о последних месяцах перед вторжением неприятеля, когда вообще торгово-промышленная жизнь была парализована)[11].
Впрочем, официальный оптимизм оставался несокрушимым до самой Лейпцигской битвы.
В осеннем отчете того же 1813 г. констатируется большое процветание («еще большее», нежели в начале 1813 г.) в области суконной промышленности, а также полотняной, так как эти два производства рассчитаны на внутренний рынок. Но вот хлопчатобумажное производство находится не в таком благоприятном положении из-за недостатка сырья. Что же касается шелкового производства, то оно, если не считать Флоренцию, в хорошем положении. Впрочем, и хлопчатобумажные мануфактуры оказываются не в особенно дурном состоянии: одни сократились, другие увеличились[12].
О том, как смотрело правительство в начале 1813 г. на положение металлургии, кожевенного, писчебумажного производства и т. п., мы уже знаем из соответствующих глав, где даются и общие сведения из Exposé Монталиве. Насколько можно доверять триместриальным отчетам, общее состояние этих отраслей промышленности до осени 1813 г. было почти стационарным сравнительно с 1812 г. Лишь в декабре 1813 г. торгово-промышленную жизнь Империи, теснимую со всех сторон, стал охватывать паралич, миновавший лишь после отречения Наполеона и общего замирения.
Я упоминал о триместриальных отчетах префектов: со второй половины 1813 г. они становятся все путанее и сомнительнее. Общей сводки этим цифровым показаниям за последние месяцы Империи никогда уже сделано не было, да и слишком мало надежна была бы такая сводка: совсем уж не до статистики было и местной, и центральной администрации Французской империи в 1813 г. Пожалуй, подобная сводка была бы еще менее достоверна, нежели те «итоги итогов», которые дает Монталиве в феврале 1813 г. в своем Exposé. Этими общими заключениями министра я и закончу настоящий параграф последней главы.
Вообще, по исчислениям Монталиве, земледелие дает Империи ежегодно продуктов на 5 миллиардов 31 миллион; обрабатывающая промышленность «увеличивает ценность» сырья, поступающего на мануфактуры, заводы, мастерские и т. д., на 1 миллиард 300 миллионов. (Товаров мануфактурных Империя производит на 1 962 130 613 франков, но из этой суммы Монталиве вычитает ценность сырья, которое посчитано в доходе от земледелия). Наконец, «новую промышленность» (т. е. свекловичное сахароварение, добывание индиго из вайды и т. п.) он оптимистично оценивает в 65 миллионов франков и для эффекта считает ее отдельно[13]. Не менее сомнительны и исчисления касательно ремесл, которые дают «окончательную отделку» товару, перед тем как он поступает на рынок[14].
Эти общие весьма радужные показания и лестные для Империи исчисления дополнены были (тем же Монталиве) к началу 1813 г. еще такими цифрами «торгового баланса»:
Перевес суммы вывоза над суммой ввоза:
При этом еще подчеркивалось (в Exposé 1813 г.), что вывозится из Франции больше всего именно не сырья, но фабрикатов; указывалось также, что относительно крупная цифра вывоза за 1788 г. объясняется тем обстоятельством, что в дореволюционные времена внешними рынками считались (и были на самом деле) многие страны, которые теперь, в 1810–1812 гг., стали рынками «внутренними», так как были завоеваны и присоединены к Империи; иначе-де баланс был бы в еще большей степени «лестным» для эпохи Наполеона.
