Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Изучив преступную агитацию и обдумывая мероприятия для успокоения умов, Н. И. Бобриков 15 февраля 1903 г. представил небольшую записку «О противоправительственном движении в Финляндии и о мерах к его прекращению».
В исторической части записки, в которой давалась краткая характеристика общего состояния края, говорилось, между прочим, что движение «поднято и раздуто местными газетами и обособленниками, а после упразднения финских войск к нему примкнуло немало финляндских офицеров. Упраздненные батальоны разошлись после ряда демонстративных выходок, прогулок и концертов... Духовенство превратило церковь в арену политической борьбы. В Доме Божием раздалась политическая проповедь, полились звуки военных маршей и песен возбуждающего характера... Законопослушных пасторов выталкивали на улицу... Общины и города, примкнувшие к оппозиционному движению, оказались почти неуязвимыми, так как ни административными мерами, ни судебным порядком их нельзя было преследовать. Общины перестали выбирать членов в состав призывных присутствий. Секретари и врачи легко уклонялись от исполнения своих обязанностей; школьные учителя и студенты появлялись около присутствий в дни его заседаний, противодействуя набору раздачей денег, советов, эмиграционных билетов и паспортов, на случай необходимости укрыться от преследований полиции. Пропаганда агитаторов ведется повсюду: в частных обществах и среди политических партий, в школе и университете, между духовенством и чиновничеством. Частных обществ в Финляндии более тысячи и теперь большинство из них превращены в политические клубы. Некоторые пасторы запятнали себя сбором денег для тайного фонда, а иные призывали свою паству к упорной борьбе за родину с врагом, который «отнимает последнее от Финляндии».
Преподаватели устраивали лекции, собрания и театральные представления, с целью внушения слушателям разных заведомо неверных сведений и содействовали рассылке нелегальной литературы. Особенное рвение в деле пропаганды проявили студенты. Ректор внушал им, что «политические условия нынешнего положения не могут быть оставлены университетом без внимания». В Стокгольме агитаторы стали издавать нелегального характера орган «Свободное Слово» («Fria Ord»). По Финляндии в чрезвычайно большом количестве распространяли всякие брошюры, отдельные листы и тенденциозные картины. Всю воспрещенную литературу местная таможня свободно пропускала в Финляндию, а почтовые отделения рассылали по домам. Цензура небрежно относилась к своим обязанностям. Толки о подготовке восстания усилились. С населения были собраны огромные деньги, прямое предназначение коих оставалось невыясненным. Продажа оружия усилилась. Народ обучали стрельбе»...
Впоследствии, в другой официальной «записке» (от 21 февраля 1904 г.), дорисована общая картина смуты по статистическим данным. Оказывается, что в течении 1903 г. «около двухсот человек, кои могут быть названы поименно, занимались агитацией, со специальной целью не дать осуществиться призыву. Тайных сходок произошло до 22. По разным случаям произведено было до 30 демонстраций. Подпольной литературы, в виде брошюр, книг и — главным образом — отдельных листков, конфисковано 1.973 экземпляра. Известно 93 отдельных названия сих нелегальных изданий. Сумма денег, собранная на агитацию, не установлена, но известно, что сенатор N. роздал из нее 3.208 мар., а один граф и один коммерции советник пожертвовали по 20.000 марок каждый. Среди духовенства замечено было 6 случаев содействия противоправительственному движению, в университете — 26, в школах — 31, среди служащих на железных дорогах — 12, на почте — 8, таможня задержала 14 раз запрещенные книги и вещи, цензура 10 раз обнаружила свою небдительность, 18 чинов администрации содействовали крамоле. Суд допустил 6 нарушений и из его членов уволены за противодействие законам последнего времени 34 человека. Из отдельных членов общин провинилось также 34 человека»... Главному начальнику края, не имевшему никакой фактической власти, приходилось быть зрителем этого общего настроения и лишь удостоверять совершившиеся события.
«Значительным утешением, — писал генерал-губернатор в записке от 15 февраля 1903 г., — является поведение населения: в огромном своем большинстве оно не сочувствует революционному движению и не высказывает недовольства реформами последнего времени».
«Все вышеизложенное ясно показывает, что местная русская власть, по-прежнему, остается бессильной перед нарастающей и крепнущей крамолой, которая за истекшее время успела приобрести средства, организацию и опытность. Суды, администрация, университет, городские магистраты и сельские общины, духовенство — все находится под значительным влиянием и воздействием тайного патриотического союза агитаторов».
Далее в записке идет перечень общих мер, кои генерал-адъютант Бобриков признавал соответственными для противодействия крамоле. они, в сущности, сводятся к развитию и подкреплению в некоторых частях известной его политической программы, так как тут отмечено было: введение в администрацию русских людей, преобразование судов, реформа учебного дела и т. п. В ряду же карательных мер названо: увольнение чиновников без пенсии, усиление власти губернатора, а далее говорилось: «Продолжаю утверждать, что без временного, хотя бы и ограниченного, распространения на Великое Княжество положения об усиленной охране, а также без увеличения чинов корпуса жандармов в крае, особенно в портовых городах, едва ли явится возможность пресечь нынешнюю крамолу, которая обладает значительными интеллектуальными и материальными средствами».
С этой немногочисленной официальной перепиской чередовался частный обмен мнений... «Пока не будет высылки, нельзя отделаться от злых гениев Финляндии». Так рисовалось Н. И. Бобрикову положение дела в ноябре 1902 г. Но вновь обдумав тяжелую меру, он писал В. К. Плеве (12 марта 1903 г.): «За высылку я не так стою, как за все прочие мной намеченные (в записке 15 февраля) меры, хотя и уверен в ее действительности»...
С декабря 1902 г. в Петербурге определенно стали склоняться к усилению генерал-губернаторской власти. 22 декабря 1902 г. В. К. Плеве писал Н. И. Бобрикову: «При моем последнем докладе я имел возможность всеподданнейше доложить, что бороться с агитацией шведоманов без мер строгости немыслимо». О высылке особенно решительно заговорили в январе 1903 г. Один из финляндских деятелей тогда же высказался, что «без мер строгости обойтись невозможно и когда ему сказали, согласен ли он, чтобы в разговоре с Плеве, сослались на такое его мнение, то он уполномочил на это помощника генерал-губернатора» (2 января 1903 г.). Однако воздействовать на Вячеслава Константиновича не представлялось уже надобности. «В это время Плеве заявил, что он совершенно присоединился и теперь присоединяется к проектированной генерал-губернатором мере, в силу которой начальник края был бы уполномочен на административную высылку»... «Отказ прошлой весной генерал-губернатору в правах административной высылки, — по мнению Плеве, — надлежит признать ошибкой, так как главари воспользовались предоставленной им свободой во вред порядку...
