Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Члены Совещания особенно внимательно и осторожно отнеслись к своей задаче, имея в виду, что чрезвычайные уполномочие должны приостановить действие некоторых существующих в Финляндии порядков, внести известные стеснения в жизнь целых общественных групп, а высылка из края встанет в резкое противоречие с правосознанием финского парода.
После долгого обмена мнений, Особое Совещание признало, что наличное положение дел в Финляндии вызывает необходимость принятия некоторых исключительных мер, для ограждения общественного порядка и на первый раз оно склонилось к тому, чтобы предоставить генерал-губернатору, в виде временной меры, право увольнять от службы должностных лиц; вопрос же о высылке Совещание признало необходимым подвергнуть еще специальному рассмотрению.
Вследствие указанного разногласия и в видах большей осторожности, докладу министра статс-секретаря «о предоставлении финляндскому генерал-губернатору особых полномочий по охране общественного спокойствия» не было дано, в течении 1902 г., дальнейшего движения и Николай Иванович преклонился пред голосом большинства этих двух заседаний.
Финляндские руководители движения узнали, конечно, о том, что в Петербурге не согласились на введение усиленной охраны и потому стали действовать смелее. Агитация велась уже столь дерзко и упорно, что «в магазинах раскупили весь запас ружей и револьверов!», писал Н. И. Бобриков 16 апреля 1902 г. «Лояльные финляндцы продолжали пропаганду и, на день Св. Пасхи, устроили скандал в католической церкви». Ожидались волнения на 3 мая (1902 г.), когда освидетельствованные должны были являться к жребию. Шумел главным образом Гельсингфорс «с подонками горожан». Генерал-губернатор усилил Гельсингфорсский гарнизон войсками из Выборга и Вильманстранда, «что оказало на умы доброе влияние и порядок на улицах был восстановлен».
Всякого рода демонстративные выходки и проявления пассивного сопротивления продолжались широкой полосой. Терпеливый и осторожный Н. И. Бобриков внимательно осматривался, чтобы избежать опрометчивых распоряжений. Противоправительственное движение изучалось им во всех его проявлениях, о чем свидетельствуют обстоятельные ежегодные печатные записки, которые подавались ему канцелярией генерал-губернатора. Вновь и вновь он приходил к прежнему выводу, что «успех управления требует строгой системы и безусловной законности, не мнимой, но действительной», как выразился он в письме к В. К. Плеве (от 19 марта 1902 г.). «Настаивая на твердости системы управления... верьте, — писал он министру статс-секретарю, — я буду первый из тех, которые падут пред всероссийским Самодержцем и будут молить Его о разных для Финляндии милостях. Надо выдержать наступление этой отрадной минуты, а до тех пор надлежит крепко держать курс» (28 марта 1902 г.). «Лучше паду, чем дам свое имя на посмеяние. В правоте и соответственности своих действий я проникнут от головы до пят. Если меня ругают теперь, то, может быть, оценят после смерти. Под влиянием этих убеждений, я решительно против уступок до тех пор, пока их дерзко требуют и, к тому же, осмеливаются нахально нам грозить. У сенаторов узкие и односторонние взгляды на политику, которых я не могу разделять, за исключением, впрочем, двух-трех»... В таком виде изливал свои думы и чувства перед В. К. Плеве (28 марта 1902 г.) начальник края.
4 и 5 апреля 1902 г. произошли уличные беспорядки. В Гельсингфорсе произведено было нападение на жандармского унтер-офицера, помощник полицеймейстера был сильно ранен в голову; на сенатской площади произошло такое скопление народа, что создалась необходимость потребовать войска. В Таммерфорсе и Выборге уличные беспорядки носили также весьма угрожающий характер. Противодействия чиновников во всех учреждениях увеличивались, сходки агитаторов постановили поддерживать «в стране конфликт», чтобы «образумить властей и заставить их переменить политику». Все подобные обстоятельства точно роковым образом побуждали Н. И. Бобрикова идти к крутым мерам, которые совершенно не согласовались с его природным характером. Не доверяя себе и желая избежать ошибок, он часто по текущим вопросам обменивался мыслями с многочисленными администраторами. Лица, с которыми Н. И. Бобриков в это время советовался и которые хорошо знали положение дел в крае, в один голос поддерживали его. «Крутые меры необходимы по отношению к отдельным личностям... Своевременно принятые они спасут сотни жертв (12 марта 1899 г.)». 8 Февраля 1902 г. другое лицо, само стоявшее у власти, писало Николаю Ивановичу: «Необходимость применения строгих административных мер, для восстановления порядка в крае, сознается здесь (в Гельсингфорсе) не только русскими людьми, но и финляндцами, не сочувствующими агитации. Справедливость моего мнения, вероятно, подтвердят вам (следуют имена)». «Я здесь (в Гельсингфорсе) сижу в уединении, наблюдаю и думаю, как вы тысячу раз правы, говоря, что без мер решительных ничего сделать нельзя... Пропагандируют неповиновение закону, администрация не слушается, суды бесчинствуют, студенты и их вдохновители пропагандируют так, как я думаю нигде в самых революционных странах не может быть допущено, а власть молчит, ибо сама себя обезоружила»... (2 августа 1902 г.). Третий высокопоставленный чиновник Финляндии писал: «Да иначе и нельзя было рассуждать, так как положение в крае было революционное» (5 января 1903 г.). «Без репрессивных мер нельзя прекратить брожения», — сказал B. К. Плеве (21 января 1903 г.). К принятию решительных мер склонялись даже сторонние наблюдатели. Белый террор доказывает возмутительное коварство и гнусность политики шведоманов, писала в то же время французская газета. Автор уверен, что во Франции, даже при республиканском образе правления, не допустили бы и сотой части тех поступков, которые были совершены вполне беспрепятственно в течении последних трех лет финляндскими агитаторами.
«Вообще лично я враг крутых мер», — писал Н. И. Бобриков еще в марте 1899 г. В то время, когда шла речь об административной высылке, Николай Иванович, как это видно из письма его к В. К. Плеве (23 декабря 1902 г.), не терял надежды на то, что ему почти не придется применять ее. «К самой высылке, вероятно, вовсе не придется прибегать, если я буду облечен на то правом, или если такая мера была бы признана. Мехелины и его сообщники сами уйдут, если я буду облечен действительной властью, так как они доверяют силе моего характера».
Обстоятельства в то же время настойчиво требовали, чтобы власть, так или иначе, проявила себя. «Темная масса, очевидно, может поддаться на удочку, а момент для уловления избран довольно удачно... Изучая обстановку и еще ближе знакомясь
