В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.
Разгром Одона должен был вызвать большие толки в Империи. Быстро прореагировал на него и пребывавший тогда в Италии император Оттон I, обратившийся с письмом к борющимся сторонам с требованием прекратить войну и ожидать его возвращения 83. Столкновение Мешко и Одона действительно явилось предметом разбирательства на имперских съездах сначала в Ингельгей-ме, потом в Кведлинбурге, где Мешко, видимо, признанный виновным, принужден был выдать императору в качестве заложника своего сына Болеслава84.
Далеко не гладко развивались в это же время и чеш-ско-немецкие отношения. Учреждение Пражского епископства год от года откладывалось, наталкиваясь на сопротивление части германских феодалов. Не было достигнуто полного соглашения на этот счет и в Кведлин-бурге85, так что фактически пражская кафедра начала функционировать лишь в 975 г.
Решения Кведлинбургского съезда, таким образом, не только не были благоприятны для Чехии, но и вполне очевидным образом продемонстрировали польскому и чешскому монархам, что в столкновении с восточногерманскими феодалами им нельзя рассчитывать на поддержку Оттона I, что его имперская программа не может стать средством ограничения восточной экспансии германских феодалов.
Если до этого времени Мешко I мог еще обманываться относительно характера нападения Одона, то после
Кведлинбурга не могло оставаться сомнений, что Одон действовал в качестве официального лица, проводил официальную политику Империи 86.
Отражением изменений, происшедших к этому времени в польско-имперских отношениях, являются показания о событиях этих лет Титмара Мерзебургского — немецкого хрониста конца X — начала XI в., писавшего, правда, много времени спустя, но имевшего о них свои собственные сведения, поскольку его отец Зигфрид был непосредственным участником первого польско-немецкого конфликта. Для исследователя далеко не безразлично также, что в своей хронике Титмар выразил настроение и мысли именно тех кругов восточногерманских феодалов, которые были, очевидно, инициаторами похода на Цедыню.
Обращают на себя внимание прежде всего следующие слова хрониста, взятые из его рассказа о битве под Цедьюей: “Между тем достойный маркграф Одон, собрав войско, напал с ним на Мешко, который был верен императору и платил ему дань (с территории) вплоть до реки Варты. На помощь маркграфу поспешил со своими силами только мой отец, граф Зигфрид...” 87.
Уже с первого взгляда в этом отрывке Титмара поражает трактовка польского князя в качестве простого вассала-данника германского императора. Намеренно оскорбительное к польскому князю отношение Титмара особенно бросается в глаза при сравнении его слов с рассказом современника Мешко I Видукинда, который не колебался назвать польского князя “королем” и “другом императора”. Решительно противоречит Титмаровой трактовке правового положения Мешко I также и все то, что известно о развитии польско-немецких отношений с 963 по 968 г. Но если Титмарову характеристику существа польско-немецких отношений применительно к 60-м годам X в. нельзя признать правильной, то, с другой стороны, нельзя не отметить, что характеристика эта не является у него случайной, что она прямо вытекает из его оценки положения Мешко I именно в 60-е годы.
В подтверждение этого тезиса следует привести собственные слова Титмара, помещенные в его хронике несколько выше приведенного только что отрывка. В главе 14 второй книги своей хроники, рассказывая о деятельности маркграфа Восточной марки Герона, Титмар замечает: “Маркграф Восточной марки Герои подчинил власти императора лужичан, слупян, а также Мешко с его подданными”88.
Сравнение этого отрывка из хроники Титмара с первым процитированным выше отрывком не оставляет сомнений в том, что они не только взаимосвязаны, но и непосредственно вытекают один из другого (ссылка Титмара на р. Варту, по-видимому, скорее всего отражает его представления о границах Польского государства в 60-е годы X в.).
Между тем уже трудами К. Тыменецкого89, а затем Г. Лябуды90 было доказано, что сведения Титмара о покорении Героном Мешко являются произвольной комбинацией мерзебургским епископом сообщений Видукинда, звучащих, как было показано выше, совершенно иначе.
Но если отпадает, таким образом, исходный пункт рассуждений Титмара, то вместе с ним теряют силу и построенные на нем выводы о вассально-данническом положении Мешко I по отношению к Империи накануне 972 г. А это наблюдение чрезвычайно важного характера. Из него следует, что попытки строить именно на приведенных выше замечаниях Титмара какие-либо вполне определенные заключения о дани, уплачиваемой Мешко I Германии, как это до последнего времени делалось в немецкой91, польской92 и советской93 литературе, совершенно неправомерны.
Сформулированные, таким образом, выводы из анализа показаний Титмара не предрешают, разумеется, еще ответа на вопрос о дани Мешко I в пользу Империи (такая дань, правда, имеющая чисто формальный и нерегулярный характер, возможна, только судить о ней нельзя по словам Титмара), зато они с полной очевидностью вскрывают тенденциозность немецкого летописца. Поскольку же высказанное в литературе предположение, что Титмар вообще не ориентировался в событиях 60— начала 70-х годов94, по меньшей мере, сомнительно и маловероятно, остается думать, что все его построение было результатом прямой фальсификации фактов IB угоду господствовавшим в среде восточногерманских феодалов политическим тенденциям, причем не только тем тенденциям, которые ярко проявились в начале XI в., но и тем тенденциям и настроениям, которые были характерны для восточногерманских феодалов гораздо раньше и в которых был воспитан Титмар с детства в семье участника битвы под Цедыней.
Прямым результатом враждебной Польше и Чехии политики восточногерманских феодалов, нашедшей столь яркое выражение в хронике Титмара, прямым следствием битвы под Цедыней и Кведлинбургского сейма явился резко обозначившийся в 70-е годы поворот в политике польского и чешского князей. Уже отправляя к императору в качестве заложника своего сына, Мешко I поспешил обеспечить его опекой со стороны Римского престола, для чего в Рим были посланы волосы семилетнего мальчика95. Но если расчеты на противоречия между Римом и Империей в силу реального соотношения сил между ними были тогда еще преждевременны, то польско-чешский союз, укрепить который поспешили как в Праге, так и в Познани, оказался вскоре важным и действенным орудием борьбы с восточногерманскими феодалами.
Удобным моментом для активного польско-чешского выступления против них оказалась смерть в 973 г. императора Оттона I. Мешко I и Болеслав II Чешский заключили союз с Генрихом Баварским, вступившим в
борьбу за престол с Оттоном II96, противником которого оказался и Гаральд Датский. Поздней осенью 975 г. Оттон II попытался нанести удар своим славянским противникам, но ни поход на Польшу, ни вторжение в Чехию не принесли ему ощутимого успеха. Не более удачным было нападение на Чехию в 976 г. И только в 977 г. Оттону II удалось достичь определенного перевеса в борьбе с Болеславом II, которая закончилась в 978 г. немецко-чешским миром и подчинением чешского князя императору97.
Зато Мешко I удалось устоять против натиска императора. Полько-немецкая война продолжалась еще и в 979 г. Она не принесла славы немецкому оружию и закончилась около 980 г. миром, инициаторами которого были, по-видимому, саксонские феодалы. Важно отметить при этом, что источники не дают оснований говорить о какой-либо зависимости Мешко I от Германии после 980 г.98
Нужно сказать, однако, что чешско-немецкий мир 978 г. не привел к автоматической ликвидации польско-чешского союза. Когда в 983 г. скончался император Оттон II, Мешко I и Болеслав II (вместе с ними выступил и бодрицкий князь Мстивой) вновь оказались союзниками Генриха Баварского, провозгласившего себя 23 марта 984 г. немецким королем, хотя еще 25 декабря 983 г. в Аахене произошла коронация Оттона III. На этот раз, впрочем, вмешательство Чехии и Польши в имперские усобицы было менее энергичным, чем в 974 г. В 985 г. Генрих Баварский вынужден был отказаться от своих претензий на корону и признать королем Оттона III99. Вместе с тем закончился и период совместных польско-чешских выступлений против восточногерманских феодалов. Вторая половина 80-х годов X в. принесла с собой новую расстановку сил в Центральной Европе и привела к новым политическим комбинациям. Об этом пойдет речь в другой главе настоящего исследования.
Подводя итоги исследованию польско-чешских отношений 60—80-х годов, существенным представляется подчеркнуть только, что польско-чешский союз, который, по-видимому, рассматривался первоначально его создателями как инструмент сотрудничества в Центральной и Восточной Европе с Германской империей, уже в 70-е годы в связи с агрессивной политикой восточногерманских феодалов, пользовавшихся поддержкой императорского двора, превратился в орудие борьбы с Германией. Объединение польских и чешских военно-политических усилий принесло реальные результаты как Чехии, так и Польше.
