В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.
В 973 г. Чехии действительно удалось добиться упорядочения своей церковной организации. В этом году было основано Пражское епископство, фактически начавшее функционировать лишь с 975г.50 Правда, это было только епископство, а не архиепископство (Пражская епископия была подчинена архиепископской кафедре в Майнце), и, следовательно, церковной независимости от Империи чешское княжество не обрело.
Подчиняя пражскую кафедру майнцким архиепископам, которые одновременно являлись и канцлерами Империи, германский императорский двор проявил большую заинтересованность в укреплении своего политического влияния в Древнечешском государстве. С учреждением пражского епископства были разорваны старые церковные связи, соединявшие Чехию с соперницей Саксонии Баварией. Судя по тому, что в 70-х годах X в. наряду с пражским епископом упоминается и моравский епископ, тоже подчинявшийся Майнцу, компетенция пражского епископа не распространялась на всю державу Пшемыслидов. И тем не менее основание пражского епископства было крупным шагом на пути упрочения Древнечешского государства в качестве самостоятельного европейского государства, важная веха в процессе внутренней политической консолидации страны. Пражскую кафедру занял саксонец Дитмар из бенедиктин-ского монастыря в Магдебурге, по-видимому, знавший славянские языки51.
Учреждение Пражской епископии произошло, правда, уже при Болеславе II, сменившем около 967—972 гг. Болеслава I на пражском столе52. Не может быть, однако, никакого сомнения в том, что оно было прямым результатом политики Болеслава I, проводимой им во второй половине 60-х годов, возможно, даже далеко не полным осуществлением его планов, которые могли преследовать цель добиться для Чехии полной церковной независимости. Но тут уже начинается область одних только догадок.
В литературе уже отмечалось, что учреждение архиепископства в Магдебурге, основание епископства в Праге, христианизация Польши и появление миссийного епископа в Познани являются звеньями одной цепи событий 53. А. Бракман, высказавший такую точку зрения, пытался, однако, представить эту цепь событий как линию, связанную с оформлением даннической зависимости западнославянских стран от Германской империи. В действительности дело, разумеется, обстояло гораздо сложнее. Как показывают изложенные выше факты, в действительности чешский князь сумел использовать новые явления в восточной политике Германии для усиления внутренней консолидации своего княжества и упрочения его внешнеполитических позиций. Определенно против точки зрения А. Бракмана говорит и чрезвычайно активная роль Чехии в деле христианизации Польши, что особенно важно в деле заключения польско-чешского союза. Чешско-польское сближение, как это следует из хода событий, со всей очевидностью развивалось параллельно и даже, может быть, под влиянием польско-немецкого и завершилось в 965 г. формальным польско-чешским союзом, скрепленным браком Мешко I и дочери Болеслава I Добравы. Только под следующим 966 г. в целом ряде польских источников появляется запись о крещении Мешко54. Об активной роли Чехии в обращении польского князя прямо свидетельствует как польская, так и немецкая литература. Правда, в то время как польский хронист XII в. Аноним Галл пишет, что Добрава “не прежде разделила с ним (Мешко.— В. К.) супружеское ложе, чем он, постепенно и тщательно знакомясь с христианскими обычаями и церковными обрядами, отрекся от заблуждений язычества”55, немецкий хронист XI в. Титмар Мерзебургский рисует совершенно иную картину: “Эта истинная исповедница Христа, видя, что ее муж пребывает в многочисленных языческих заблуждениях, много думала о том, каким образом могла бы она его привлечь к своей вере. Она старалась его склонить всякими способами не для удовлетворения трех страстей этого испорченного мира, но во имя похвальной и для всех верных желаемой награды в жизни будущей. Она умышленно поступала в течение некоторого времени невоздержанно, чтобы иметь возможность позже долго поступать хорошо”56.
В данной связи не столь существенно, кто из хронистов ближе к истине в своем описании образа жизни Добравы в Польше, хотя, по-видимому, более осведомленным следует все же считать Титмара, тем более, что именно ему, а не Галлу, приходилось защищать Добра-ву, вышедшую замуж за язычника, у которого было до того семь жен57, от всякого рода сплетен, кружившихся по Империи58. А поводов для такого рода сплетен дочь чешского князя, видимо, давала достаточно, если чешский хронист Козьма Пражский мог сказать о ней, что она была “бесстыдной женщиной”59.
В данном случае, разумеется, гораздо более важным является то обстоятельство, что как польский, так и немецкий источники свидетельствуют о чешской инициативе в крещении польского князя, на что уже обратил свое внимание Г. Лябуда60. А поскольку брак Мешко с бывшей уже в летах Добравой был браком, безусловно, политическим61, есть все основания считать, что и Болеслав I, вступив в родство с польским князем, преследовал чисто политические цели. При этом чешский князь, видимо, очень спешил, ибо оформлению польско-чешского союза не предшествовало крещение польского князя. Оно скорее выглядело как естественный результат брака Мешко, чем активности и религиозного рвения чешского Болеслава. Очевидно, последний имел основания спешить, не считаясь с обычными для своего времени условностями и обычаями. Ясно, что при чешском дворе придавалось достаточно большое значение польскому союзу, если решились пренебречь столь важной для средневекового мира формой. Но уже сам по себе польский союз означал для чешского князя разрыв с традициями чешско-лютического сотрудничества и укрепление связей с Империей. Остается предположить, что для чешского князя это не было ни неожиданной, ни нежелательной перспективой. Более того, Болеслав I, вероятно, сознательно шел на сближение с Империей, рассчитывая использовать для укрепления своего международного положения универсалистски-имперскую про-
грамму Оттона I, союз с христианской Польшей (языческими лютичами, очевидно, приходилось при этом жертвовать) и заинтересованность Оттона I в христианской Чехии для осуществления его широких авантюристических планов распространения христианства на Востоке. А о том, что планы императора касались не только западного, но и восточного славянства, прямо свидетельствует миссия на Русь монаха Адальберта, посетившего около 960—961 гг. Киев, куда он, возможно, прибыл в качестве миссийного епископа. Миссия Адальберта не имела никакого успеха62. Возвращаясь в Германию, Адальберт крестил в Чехии, в Либице, будущего пражского епископа Войтеха, также получившего христианское имя Адальберта63.
Трудно сказать, насколько реконструируемые таким образом расчеты и планы чешского князя разделялись польским. Мешко прямо выигрывал от союза с Чехией. Чешско-лютический союз или сотрудничество ликвидировались, Польша получала чешскую военную помощь, наконец, опираясь на христианскую Чехию, польский князь вступал в круг христианских монархов Европы. Последующее развитие событий позволяет, однако, предположить более тесный контакт и взаимопонимание, установившееся между двумя западнославянскими государями в описываемое время.
К сожалению, состояние источников не позволяет в точности представить себе картину крещения Польши. Возможно, что Мешко I принял крещение в своей столице, а обряд крещения совершил над ним священник, прибывший вместе с Добравой в качестве духовника княгини к его двору. Более вероятным представляется, однако, другое предположение, высказанное в польской литературе. Крещение польского князя было настолько значительным политическим актом, что оно, безусловно, должно было быть обставлено со всей возможной торжественностью, и крестить польского князя должен был не простой священник, а епископ. Поскольку в Чехии в
то время не было еще своего епископа, следует думать, что этим епископом был скорее всего один из немецких. Тесные связи, которые сложились позднее у Мешко I с Баварией, позволяют пойти еще дальше и предположить, что крещение польского князя произошло в Ре-генсбурге, что крестил его регенсбургский епископ, а крестным отцом был, скорее всего, Болеслав I Чешский64. В пользу такого предположения говорит и большая активность, проявленная в христианизации Польши со стороны Чехии, связанной в церковном отношении как раз с Регенсбургом. Непосредственным результатом крещения польского князя было основание в Польше миссийного in partibus infidelium епископства, что произошло в 967—968 гг.65 Происхождение первого польского епископа Иордана установить до сих пор не удалось. Он мог происходить как из Баварии, так и из Лотарингии и даже Италии66. Более важно, пожалуй, что и в организации первого польского епископства важную роль сыграла чешская сторона. Известно, что около 966—967 гг. в Риме находилась сестра Доб-равы Млада-Мария — аббатисса бенедиктинского монастыря в Праге. Через нее, параллельно с переговорами об основании епископии в Праге, по всей вероятности, и велись переговоры с папским престолом о церковной организации Польши67.
