Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители - Петр Владимирович Рябов
Но, наряду с мейнстримом, к счастью, были и другие либералы, левые революционные и радикальные либералы, либералы, развивающие традиции левеллеров, о которых я говорил (Лильберн), которые развивали другие аспекты либерализма. Которые говорили, что свобода должна быть бескрайней и не ограниченной тесными рамками, свобода должна быть равной для всех (включая и бедных, и даже женщин и «дикарей»), а государство должно по возможности вообще исчезнуть. Ну, а собственность? – собственность они оставляли в стороне, и, если её совсем не отрицали, то не особенно на ней концентрировались. Для них в либерализме дороги именно эти идеалы: абсолютная свобода человека, критика государства, последовательная свобода в сочетании с равенством. И это ещё не анархизм, но это уже крайний либерализм, который с анархизмом очень близко смыкается. И таких примеров, наверное, можно найти немало.
И, немного забегая вперед, я скажу, что это продолжится и в XIX, и даже в XX веке, когда будут возникать мыслители, где-то между либерализмом и анархизмом, и социализмом. (Ведь эти «измы» – не более чем ярлычки, которые, как всякие ярлычки, больше нас обманывают, чем помогают что-то понять.) Можно вспомнить левого либерала и замечательного классика феминизма Джона Стюарта Милля. Или Герберта Спенсера, на книгу которого с характерным названием «Люди против государства», так любил ссылаться Кропоткин. Или Николая Бердяева, который в философии был бескомпромиссным «мистическим анархистом», в социальных воззрениях – более умеренным «персоналистическим социалистом», а в политике примыкал к левым либералам – партии кадетов. В этом смысле иногда родителя русского народничества, персоналистического общинного социализма Александра Герцена верно называют «либеральным социалистом», поскольку он в своём развитии от западнического либерализма через разочарование в мещанско-буржуазной Европе двинулся к либертарному социализму Прудона и Бакунина, и находится где-то в пространстве между ними, исповедуя социализм, но свободный, либерализм, но с сильным социальным уклоном! И в XX веке были такие мыслители.
Но мы сейчас с вами говорим о той эпохе, когда всё это ещё не дифференцировалось, так чётко и очевидно не разложилось по полочкам.
И вот сейчас я хочу воспеть такую фигуру, которую очень люблю, о которой кое-что читал – несколько статей, несколько книг. К сожалению, у меня в домашней библиотеки нет его текстов (и поэтому я сегодня не смог их вам принести), хотя они выходили на русском языке. О человеке, о котором, конечно же, надо сказать в рамках нашего курса. Это Томас Пейн; я уже упоминал это славное имя. Личность, которая лично у меня вызывает глубокую симпатию и даже восхищение.
Кто такой Томас Пейн? У него фантастическая биография, и он внёс очень большой вклад в развитие крайней лево-либеральной социальной мысли. Но сначала два слова об этом человеке. Годы жизни: 1737–1809. Он англичанин, начинает свою социально-политическую активность ещё в Англии, потом перебирается в Америку. И там он сыграл ключевую роль в событиях революции. В частности, в самом начале 1776 года, когда только началась война и революция, и еще не было «Декларации Независимости», и американцы спорили, что им сделать и как поступить («Мы не хотим британского владычества. Но чего же мы хотим? Как же можно без короля? Вот прогоним британского короля, а что установим?») И вот в этот решающий момент Томас Пейн публикует знаменитейший трактат «Здравый смысл». У него есть несколько трактатов: «Права человека», «Век разума». (Чувствуете? Названия образцово просветительские!) Он публикует «Здравый смысл», в котором обосновывает право американцев на восстание против британского гнета и говорит: «Ни в коем случае не надо монархии, – только республика». То есть он сыграл большую роль в радикализации настроений в начале Американской революции. Собственно, это он, Томас Пейн страстно и умело убедил американцев, что монархия – это зло, что революция – право, которое все люди и народы имеют. В общем, он играл большую роль в Американской революции, был таким крайним либералом, радикальным либералом и республиканцем, доходящим до конца в своем республиканизме. И это наложило отпечаток на революцию в Америке, на вольный дух становящихся Соединённых Штатов (федерализм, свобода личности, минимизация государственого центра, право на восстание и сопротивление – всё то, что потом анализировала Вольтерина де Клер, говоря об анархических корнях США, было заложено не без инициативы и влияния Пейна).
Ну, давайте два слова скажу ещё о его биографии, и потом скажу немного о его протоанархистских идеях. Потом, когда будет революция во Франции, он переберётся туда и будет участвовать во Французской революции. Но там он опять же очень резко осудил якобинцев за их террор и диктатуру, за узурпацию и разгром народной революции, за умерщвление духа свободы. Его посадили в тюрьму и должны были отрубить голову. К счастью случился Термидор, Робеспьеру самому отрубили голову, а Пейна выпустили. А заканчивает он свою жизнь в Англии, и как и левеллеры, оказал огромное влияние на зарождающееся чартистское движение.
То есть, смотрите, какая потрясающая траектория судьбы (которую можно сравнить в XVIII веке только с Лафайетом и Костюшко, а в XIX веке только с Бакуниным и Гарибальди!): человек успел поучаствовать в Американской революции, во Французской революции и ещё в конце своей жизни повлиял как-то на возникающих в Англии чартистов – движение за права рабочих. В общем, фигура удивительная. То есть либерал, но такой крайний либерал, либерал-демократ, революционер, который убедил американцев не делать монархию, а делать республику, и в их праве на восстание, который выступал против якобинской диктатуры и влиял на чартистское движение.
Я не буду вам сейчас подробно рассказывать про идеи Пейна, ведь вы уже устали. Идеи его очень интересные, и они тоже (как у Уинстенли и Лильберна) связаны с реформационным христианством. Для него Христос (как и для Толстого или Феодосия Косого) – это не Бог, а просто великий святой, образец человека, в таком толстовском духе. Он себя считал христианином, но
