Мария Боброва - Марк Твен
«…Предыдущие запахи казались поэзией по сравнению с новыми, но основной превозмогал все — был так же величав, как и раньше. Факт. Все другие, казалось, придавали ему силу. И, боже, как он был богат!»
Рассказчик «навеки потерял здоровье»… из-за запаха куска лимбургского сыра.
Ради этой юмористической гиперболы из рассказа устранены все реалистические детали, отвлекающие внимание читателя. Даны только голые сюжетные факты: смерть друга, необходимость везти его труп к родителям, путаница с ящиками (рассказчику достался вместо гроба с трупом ящик с ружьями), ночное путешествие в закрытом вагоне. Твен не считает нужным сообщить, кто и зачем подсунул в вагон кусок сыра. Ему необходим голый юмористический факт: запах лимбургского сыра сильнее и «могущественнее» трупного запаха.
В бытовых карикатурах Твена много тонкого юмора. Он умеет подметить комические черточки характера, схватить своеобразие языка персонажей, их манеру говорить, передать интонации, лексикон. Особенно хорошо ему удается обыгрывание псевдотрагических ситуаций: «Рассказ больного», «Режьте, братцы, режьте» (1878), серия рассказов о Мак-Вильямсах и др. Два первых рассказа этой серии — «Мак-Вильямсы и круп» (1875) и «Миссис Мак-Вильяме и молния» (1880) — превосходные образцы твеновского бытового юмора.
Писатель проявляет здесь большую наблюдательность и уменье изобразить то, что Н. В. Гоголь называл «дрязгом жизни». Героиня рассказов — «средняя американка». Она — нежная мать и любящая жена. И вместе с тем это тиран семьи, воплощение пошлости, упрямства, претенциозности и эгоизма. Этот характер придает повествованию активность сценического комического действия: миссис Мак-Вильямс — властная самодурка, избалованная, склонная к аффектации и паническим вспышкам — сеет вокруг себя сумятицу и толкает окружающих на глупые поступки.
Для современного социолога — исследователя американских нравов — бытовой юмор Марка Твена является ключом, открывающим внутренний, интимный мир американцев.
По-прежнему среди юмористических приемов Твена главенствующее место занимает комическая гипербола. Она придает «невинному» бытовому материалу нужную для писателя заостренность. Появление ошалевших от суеты и страха Мак-Вильямсов перед соседями производит такой эффект:
«Один за другим люди эти ложились на землю от хохота; двое из них скончались…» Бытовая разговорная метафора смеющегося человека: «ой, умру!» — получает здесь буквальное воплощение. Это юмористическая форма. В ней — оценка. Люди хохочут над обывательской трусостью.
Рассматриваемый период творчества Твена богат литературными пародиями. Они различны по направленности и по форме.
Серия юморесок — «Рассказы о великодушных поступках» (1878)[312] — пародия на сентиментально-нравоучительную литературу. Твен считает ее чуть ли не национальным бедствием, расценивает как вреднейшую фальсификацию реальной жизни и ужасается ее живучести. Опасения Твена подтвердились: спустя четверть века в творчестве О. Генри встречаются те же самые объекты литературных пародий, что и у Марка Твена в его «рассказах о великодушных поступках».
Пародированием назойливой буржуазной дидактической литературы о «мучениях совести», «раскаявшихся грешниках» является и рассказ «Праздник преступлений в Коннектикуте» (1876)[313].
Рассказчик, имевший на совести восемьсот или девятьсот пороков, убил свою совесть, разорвав ее в кровавые клочья, и стал жить, «не чувствуя угрызений» и «творя преступления пачками».
Сатирические намеки Марка Твена подчеркивают наличие несоответствия между прописными «истинами» буржуазной морали и безнаказанностью тех, кто в этом обществе попирает ее нагло и беззастенчиво.
В своих пародиях Твен продолжает борьбу с «романтизацией» жизни в литературе, начатую им еще в ученические годы. «Любовь Алонзо Фитц Кларенса и Розанны Этельтон» (1878)[314], столь же пышная, как и их имена, расцветает в рассказе Твена… по телефону («он» находится на севере, «она» — в тропиках). Сила чувства и достижения техники столь велики, что влюбленные и «обвенчаны по телефону».
Пародия Марка Твена на псевдоученый язык и псевдонауку восходит к литературным традициям начала XIX века, к манере молодого Ирвинга с его комической «Историей Нью-Йорка», в которой имеется уйма «научных» аксессуаров — гипотез, сентенций, цитат, рассуждений, контррассуждений и прочего набора «историографии». «Басни для благонравных мальчиков и девочек» (1875) — превосходные сатирические миниатюры Твена. В них употреблен излюбленный его прием: превращение какой-либо ходовой разговорной метафоры в реальную якобы ситуацию.
Ученые «уперлись в стену». И начались догадки — что это такое, вот эта реальная стена?
Профессор Полевая мышь («глубокий ум!») держит речь. Стена — «сгущенный пар, образовавшийся вследствие восходящей сырости, дефлогистированныи рефракцией. Несколько эвдиометрических опытов подтвердили бы…» Профессор Болотная черепаха высказал о стене, которая «занимает умы ученых», такие «великие» и «грандиозные» догадки, «столь очевидные», что «многие плакали» от умиленья. Профессор Мокрица глубокомысленно изучил и сравнил «письмена на неизвестном языке», гласившие: «бильярд», «дешевая распродажа», «пиво распивочно».
Соль рассказа в том, что предприимчивый делец Барнум организовал для «дохлых ученых баб из университета» «открытие», назвав его «музеем первобытных орудий». «Музей» давал Барнуму преизрядный доход. Ученые мокрицы получили очевиднейшие доказательства «деятельности» Барнума, но от своих гипотез не отказались. «Профессор Мокрица был и остался их главою…» «Так возникла школа ученых человекологов…»
Сатирический диапазон Твена широк. В «Баснях» он создал не только пародию на язык лжеученых и их псевдонауку, но и показал, как американские бизнесмены извлекают выгоду из этой псевдоучености. «Мокрицы» — тупые, недогадливые, глухие и слепые по отношению к действительной жизни — покорно служат дельцу.
Одним из самых оригинальных и вызывающе дерзких рассказов Марка Твена, которым он задевал всю буржуазную «благонамеренную литературу» с ее чинным «благопристойным» языком, был «1601, или Разговор у камелька во времена королевы Елизаветы» (1880).
В предисловии к парижскому изданию этого рассказа в 1932 году Левис Рут вынужден «доказывать» авторство Твена, потому что семья писателя не признавала этого авторства, опасаясь, что оно наложит тень на респектабельный дом Клеменсов. Рут приводит свидетельство Альберта Пейна, что рассказ был написан Твеном на ферме близ Элмайры в 1876 году, а издан впервые (в количестве 4 экземпляров) в 1880 году[315].
Сам автор был доволен написанным, но когда он вздумал послать в журнал этот, по его мнению, «превосходный образец литературного мастерства»[316], то редактор «оскорбился» и ответил, что рассказ нужно держать под спудом, пока автор не умрет, и даже после его смерти появление такого произведения будет гибелью литературной славы писателя. «И этот человек поминает имя Рабле и повторяет: «Если бы мы имели Рабле!» Я думаю, что мог бы ему одного представить!» — негодовал Марк Твен, вспоминая позже стычку с редактором[317].
Буржуазные литературоведы и до сих пор всячески поносят этот рассказ (Вагенкнехт, Эндрьюс и др.). Вагенкнехт считает, что Марк Твен написал рассказ из озорства, из желания «свергать идолов с трона, стирать их в порошок и танцевать на их прахе»[318]. Вагенкнехт почти прав. Но не только озорства ради сочинил Твен этот дерзкий рассказ, а ради твердого убеждения, что писать надо без оглядки на «старую дуру» — «миссис Гренди».
«Деликатность — тоска, нудная фальшь, она крадет у литературы две лучшие вещи из всего ей принадлежащего — круг семейных рассказов и «непристойные» истории», — заявлял Марк Твен[319].
В «1601» Твен описывает «беседу у огня» при дворе королевы Елизаветы; в разговоре принимают участие: королева, лорд Бэкон, сэр Вальтер Ралей, Шекспир, Бен Джонсон, шестнадцатилетний Френсис Бомонт, придворные дамы, фрейлины. Рассказ ведет королевский кравчий на средневековом английском языке. Разговор вначале носит эротический характер. Королева вспоминает, что она встречала «старика Рабле», когда ей было пятнадцать лет, сэр Вальтер Ралей рассказывает новеллу Боккаччо о монахе и аббате, подглядывающем в замочную скважину; затем разговор переходит на вопросы религии, потом на поэзию. Шекспир читает отрывки из «Генриха IV»; дается немая сцена между Ралеем и королевой, которая не забыла, что Ралей был когда-то ее любовником. Общество снова начинает судачить о любовных приключениях всех присутствующих — вспоминают, что жена Шекспира, выходя замуж, была беременна, что леди Бильдевотер (из числа присутствующих) имела четырех любовников, что юная леди Елена, находящаяся здесь же, рождена в день материнской свадьбы и т. д. Упоминается имя Сервантеса, Рубенса. Сэр Вальтер Ралей передает эротический рассказ Маргариты Наваррской о старом архиепископе и находчивой девушке, спасшей невинность. На этом беседа заканчивается.
