Кристина Брук - Без ума от графа
В раздумье Гриффин смотрел на лист бумаги. Раньше он не знал, какие чувства движут автором письма – то ли злоба, то ли обида. Теперь же не могло быть никаких сомнений – шантаж.
Да-да, шантаж. Отправителю нужны были деньги, и он теперь перешел к угрозам. Однако Гриффин прекрасно понимал: заплати шантажисту один раз – и будешь платить до конца жизни. Но у него не было ни малейшего желания разыгрывать из себя дойную корову.
Ведь должен быть способ обнаружить отправителя писем. Скорее всего злостный распространитель слухов в Пендон-Плейс и писавший письма шантажист – одно и то же лицо. Он образованный человек. Некто прятавший камень за пазухой…
Вдруг Гриффин вспомнил, что однажды видел бумагу, написанную рукой Крейна. Да-да, пару раз он видел бумаги, написанные Крейном, когда просматривал деловые счета, оставшиеся после смерти деда.
Он подозревал Крейна, и, надо сказать, у него имелись на это основания. Бывший управляющий был нечист на руку, склонен к мошенничеству и вообще прихватывал все, что плохо лежит. Пропавший скот, исчезнувшее собранное зерно – как справедливо полагал Гриффин, все это были проделки Крейна.
Хотя по здравом размышлении подобные послания были не в духе Крейна. Как деловой человек бывший управляющий не стал бы тратить время, бумагу и чернила на пустые угрозы.
А если у писавшего была иная цель – держать Гриффина в постоянном напряжении, а когда у него сдадут нервы, потребовать сразу побольше денег, лишь бы только шантажист хранил молчание?
Впрочем, для Крейна это было не характерно. Если бы он знал правду, то не стал бы ждать, сразу использовал бы подобные сведения в своих интересах, стремясь извлечь из них скорейшую и максимальную для себя выгоду.
– Гриффин, лорд Девер опять напоминает о том… О, ты занят, извини.
Подойдя поближе, она заметила его хмурое лицо.
– Что случилось? Что-то не так?
– Нет-нет, все в порядке, – ответил он, пряча письмо в нагрудный карман. – Да, что говорит Девер?
Она смотрела на него с тревогой в глазах. В них было еще что-то.
Душевная боль, вот что. Она увидела, как он прятал от нее письмо, и ей явно хотелось узнать, что там написано. Он не собирался рассказывать ей правду, но вкравшаяся между ними ложь не сулила ничего хорошего, ложь разделяла их.
Раскаяние овладело им. Ему захотелось рассказать ей обо всем, но ведь он обещал никому ничего не говорить. Это была не его тайна.
Она что-то говорила о бале; о Боже, она все время трещит об одном и том же, совсем не обращая внимания на то, что волнует его.
Он нахмурился.
– Бал? Здесь, в моем доме? Ты что, шутишь?
– Нисколько. Мы в Лондоне уже целый месяц, пора выводить Жаклин в свет. Она уже немного привыкла, держится более уверенно, кое с кем познакомилась, так что все идет как надо. Мы вовсе не бросили ее в море, кишащее акулами.
Розамунда рассмеялась.
– Неуклюжее сравнение, хотя высший свет полон опасностей. Их не меньше, если не больше, чем в теплых морях, где полным-полно акул. Без поддержки друзей и родных в свете можно так же легко погибнуть, как и в море среди акул.
Гриффин кивнул в знак согласия. Он это хорошо понял после своего первого, памятного выхода в свет.
– Кроме того, – продолжала Розамунда, – на балу можно собрать претендентов на руку Жаклин, подобранных Девером, чтобы ты смог всех их осмотреть.
Розамунда сказала об этом так, как будто речь шла о каком-то приятном развлечении. Гриффин тяжело вздохнул. Ну что же, в конце концов, в этом была доля правды. Следовало заключить помолвку до того, как закончится сезон. Но поскольку симпатии Жаклин были на стороне Мэддокса, ему оставалось лишь разыгрывать из себя купидона. Роль, которая была ему совсем не по душе.
– Почему обязательно бал? – вдруг рассердился Гриффин. – Разве нельзя устроить что-нибудь попроще – суаре, раут или музыкальный вечер?
– О, нет ничего лучше на свете, чем бал; более того, бал идеально подходит для нашей цели, – возразила Розамунда. – Танцевать в паре с кавалером – для девушки нет ничего более восхитительного.
Неожиданно ее лицо стало грустным, блеск в глазах погас.
– Хорошо, думаю, суаре нас тоже вполне устроит, – как-то вяло сказала она.
Гриффин выругался про себя. Как она обрадовалась одной лишь мысли устроить бал, а он в одно мгновение разрушил все ее надежды.
– Ладно, пусть будет по-твоему. Только учти, я не собираюсь танцевать на балу, никогда.
Она подлетела к нему словно мотылек и несколько раз радостно поцеловала его.
– Благодарю, Гриффин. Ты не разочаруешься. Это будет самый грандиозный бал, который когда-либо видел в Лондоне. На нем будет весь свет.
Черт, чему тут радоваться?
Впрочем, он не мог отказать ей, тем более что награда за его покладистость была так велика. Он поцеловал ее в ответ.
– Как бы мне хотелось, дорогой, протанцевать с тобой хотя бы один тур вальса. Ты представить себе не можешь, насколько это восхитительно…
Ее теплое дыхание на его щеке приятно щекотало кожу, более того, слегка возбуждало.
– Ты не поверишь, – шептала Розамунда, – насколько возбуждающе это будет действовать. Быть вместе с тобой среди танцующих и знать, что нельзя заняться… тем самым…
Он едва не задохнулся от наслаждения, когда ее руки нежно коснулись его и пробежали сверху вниз.
– Впрочем, с тем всегда можно успеть после, – проворковала она. – Даже можно во время бала, если на короткое время спрятаться от гостей. Ты умеешь вальсировать, хотя бы чуть-чуть?
Он кивнул.
– Это прекрасно. Какое удовольствие покружиться в вальсе вместе с тобой!
– Ладно. Один тур вальса. Обещаю.
Сапфировые глаза Розамунды заблестели от счастья.
– Не обманываешь?
– Слово джентльмена, – буркнул он, подхватывая ее и кружа вокруг себя.
Глаза Жаклин широко раскрылись от удивления.
– Неужели тебе удалось уговорить его танцевать? Даже не верится?!
Розамунда была вправе гордиться собой. Ее усилия не пропали даром, хитрости и уловки принесли наконец-то свои плоды.
Впрочем, цель, которую она ставила перед собой, была вполне достойной. Она никак не могла взять в толк, почему Гриффин терпеть не может балы. В чем причина такой откровенной неприязни, даже отвращения? Она очень надеялась, что со временем он привыкнет как к изящным костюмам, так и к светским развлечениям, перестанет презирать себя.
Высший свет тоже привыкнет и не будет со страхом взирать на этого провинциального медведя. До сих пор в Лондоне не стихли недоуменные сплетни, вызванные женитьбой графа Трегарта. Однако Розамунда надеялась, что со временем, куда бы они ни ходили вместе, везде их будут встречать с дружеским вниманием и уважением.
– Почему он так упорно не хочет танцевать, Жаклин? Почему он так плохо танцует? У него отличная координация движений, ведь он прекрасный боксер – так меня уверял Энди. Он ведь должен легко двигаться, не так ли?
Сесили не удержалась от саркастического выпада.
– А если он забудется и посреди танца случайно двинет партнершу по лицу?
Все вокруг рассмеялись.
Вытирая выступившие от смеха слезы, Розамунда сказала:
– В моем случае не стоит так бояться, поскольку танцевать он будет всего лишь один вальс и то со мной; надеюсь, все обойдется без скандала.
– Надень прочные туфли, – посоветовала Жаклин.
– Ни за что на свете. – Розамунда гордо вскинула голову. – Бальные туфельки, и ничто иное! Я верю в него больше, чем вы все.
– Вот что значит любовь. – Сесили насмешливо закатила глаза.
– Любовь? – одновременно воскликнули Розамунда и Жаклин.
Последняя выпрямилась и внимательно взглянула на Розамунду, та покраснела и, нагнувшись, принялась за свое рукоделие.
– Как ты можешь говорить такие глупости, Сесили?
– В самом деле? Она действительно любит Гриффина? – спросила Жаклин у Сесили. Розамунда отметила про себя, что вопрос был задан не ей, а ее кузине.
– Конечно, – отозвалась Сесили. И заговорила гнусавым, менторским тоном, каким знаменитый ученый читал свои лекции в Королевском обществе, которое раньше обе кузины часто посещали. – Вы видите, дорогая Жаклин, что экземпляр, который сейчас перед нами, склонил голову и прячет глаза. В животном мире, особенно среди стайных животных, такое поведение символизирует подчинение или покорность более слабой особи перед более сильной. Хотя для Rosamundus подобная поза и вид скорее говорят о виновности или смущении.
Жаклин глупо захихикала. Розамунда подняла голову и метнула в сторону Сесили гневный взгляд.
– Далее, – как ни в чем не бывало продолжала Сесили, – как можно заметить, кожные покровы у данной особи порозовели. Если бы речь шла о хамелеоне, то это была бы защитная реакция в целях естественной маскировки. Если бы наша Rosamundus захотела, то могла бы стать незаметной на фоне вот этого дивана; к сожалению, она не сидит на нем. Кроме того, в последнее время у нее появилась одна особенность: очень яркие, предательски блестящие глаза. У животных это служит признаком хорошего здоровья, но у женских особей Humanus…
