Элизабет Беверли - Щедрый дар
День завершился в его гостиничном номере, где отдыхали и, заранее взяв напрокат диск, смотрели «Африканскую королеву», любимый фильм Гарри. Это тоже весьма удивило Гаррисона, поскольку фильм в некотором роде посвящен войне, при этом, впрочем, не лишен романтики. А ведь отец считал, что романтические отношения глупы и бесполезны.
Грейси было интересно, как к этому относился Гаррисон. По большей части он казался ничуть не более романтичным, чем отец, согласно его словам. Правда, за последние пару дней и в Нью-Йорке случались моменты, когда она чувствовала, что он смотрит на нее как-то особенно, или говорит нечто такое, или все вокруг вдруг точно замирает и кажется, пожалуй, романтичным. Или нет? Было между ними последние два дня нечто общее, объединяющее, витавшее. Предчувствие романтики.
И сегодняшний вечер наверняка не станет исключением, так как последним пунктом путешествия числилось посещение танцевального зала «Мундроп» – воплощение романтизма старого Голливуда, где Грейс планировала научить Гаррисона танцевать так, как когда-то учил ее Гарри.
Если и после этого Гаррисон по-прежнему будет видеть в отце бесчувственного, холодного, бессердечного типа, для которого не имело значения ничего, кроме денег, это просто безнадежный случай, и что делать дальше Грейси не знала. С другой стороны, она ведь так и не приняла его версию о том, что Гарри был бесчувственным, холодным, бессердечным типом, для которого не имело значения ничего, кроме денег, хотя он настаивал, вероятно, небезосновательно верил в это, а значит, и она тоже безнадежный случай. Что ж, если так, они безнадежны оба.
Ей пришлось повозиться несколько секунд с замком на двери камеры хранения, прежде чем он поддался. Металлическая дверь застонала и зарычала, давно забытое помещение извергло весьма специфический аромат, некую смесь запахов старых книг, старых носков и старого человека. Грейси заглянула в самое сердце их добычи, комнату с серыми стенами из шлакоблока, двадцати футов в ширину и двадцати в глубину, задумавшись, с чего начать.
– Наверное, мне стоило попытаться отыскать семью Гарри, когда его не стало. Но я была искренне уверена, что у него ее нет.
– На похоронах совсем никого не было? – В этом вопросе чувствовалось неравнодушие, а может быть, и печаль.
Возможно, еще жива часть его, способная простить и даже полюбить отца, или хотя бы время от времени думать о нем с теплотой и симпатией. Да, вероятнее всего, он не мог ощутить острое горе от потери человека, которого не видел большую часть своей жизни, даже толком не знал, однако его все-таки начинала привлекать мысль о том, что отец не был таким уж отъявленным негодяем, каким он привык представлять.
Несмотря на его безрадостный тон, Грейси улыбнулась вопросу.
– Что вы, было множество людей. Прощание длилось три дня, чтобы каждый желающий мог выразить соболезнования. Но даже после этого на его похороны пришли сотни людей.
– Но никого от семьи. Ни от одной из его семей.
– В каком-то смысле его семья была здесь. – Грейси надеялась, что Гаррисон не истолкует ее слова превратно, не желая, впрочем, преуменьшать значение родственных связей Гарри с ним и с Вивиан. Она лишь хотела успокоить, дать понять, что его отец не был один, когда умирал, с ним находились любящие люди.
Гаррисон, кажется, и не собирался обижаться.
– И все-таки это не то же самое. Хоть кто-нибудь из его настоящей семьи должен был приехать.
Грейси чуть помедлила в нерешительности и осторожно положила ладонь ему на плечо. Гаррисон обернулся в ответ на прикосновение, его взгляд сначала упал на ее руку, затем на ее лицо, но он не отстранился.
– Ваш отец оставил след во множестве жизней. Изменил судьбы многих людей. И сможет помочь еще большему числу нуждающихся, когда его состояние пойдет на благие цели.
Гаррисон сделал глубокий вдох, выдохнул и, не осознавая, что делает это, положил руку на ее ладонь.
– Не могу понять одного: почему он мог и хотел делать это лишь для чужих людей.
Грейси тоже не понимала. Должна существовать какая-то причина. Но им, возможно, не суждено узнать о ней. Она снова посмотрела внутрь хранилища. Вероятно, стоит искать объяснения именно здесь.
Раскладывая вещи, она старалась тщательно их систематизировать. Мебель слева, коробки справа, одежда и предметы обихода в середине, и два узеньких прохода между ними. Почти половина коробок была занята книгами и коллекцией пластинок, в основном джазовых и оркестровых записей. Многие полны реликвий и сувениров, связанных с его любимой командой «Цинциннати Редс». Грейси хотела в первую очередь открыть коробки, что стояли впереди остальных. Именно в них хранились личные вещи, в том числе фотографии, которые Гаррисон непременно должен увидеть.
Она подошла к ближайшей коробке, легко провела ножом по всей длине клейкой ленты с резким «вжик». Гаррисон сделал несколько шагов внутрь хранилища, когда Грейси уже окончательно распечатала коробку и извлекла оттуда несколько слоев тонкой упаковочной бумаги, источавшей аромат кедра. Первое, на что она наткнулась, оказалась большая пивная кружка, которую они с Гарри привезли с Октоберфеста[5], подняла ее, чтобы показать Гаррисону, и улыбнулась.
– Фидите? – сказала она, имитируя немецкий акцент, который, признаться, ей не особенно удавался. – Ваш папа любить Schwarzbier und leberwurst[6]. Он быть настоящий Feinschmecker[7].
Гаррисон негромко рассмеялся, даже сделал еще несколько шагов навстречу Грейси.
– Хм, Feinschmecker?
– Ja[8].
Затем, оставив притворный акцент, она заговорила своим обычным голосом:
– Честное слово, мне захотелось ударить его, когда он впервые так назвал меня. Немецкий не самый простой для понимания язык.
– Так что же такое Feinschmecker?
– Знаток и ценитель изысканной пищи. Хотя, пожалуй, пиво и ливерную колбасу едва ли можно назвать таковыми. Наверное, достаточно сказать, что ему нравилась Hausmannskost[9].
Гаррисон кивнул. Приблизился еще на несколько шагов.
– Не знал, что отец говорит по-немецки.
– И между прочим, весьма неплохо. Он вырос здесь в одном из немецких районов.
Грейси протянула Гаррисону керамическую кружку с изображением таксы в немецких национальных кожаных штанах, играющей на аккордеоне. Очень осторожно он наконец подошел к ней на расстояние вытянутой руки и взял кружку.
– А еще, Гарри отлично исполнял танец маленьких утят.
– Нет! – категорически отрицал Гаррисон. И взглянул прямо на нее, поймав на себе ее взгляд. Поставил кружку. – Вы никогда не заставите меня поверить, что мой отец мог танцевать танец маленьких утят.
Грейси порылась в коробке в поисках еще какого-то предмета.
– Если когда-нибудь окажетесь в Сиэтле, найдите меня. Покажу вам фотографию в качестве доказательства. О, вы только посмотрите! – воскликнула она, извлекая что-то еще, и не позволила Гаррисону хоть как-то ответить на предложение «если когда-нибудь окажетесь в Сиэтле». И о чем она думала, озвучивая это? – Вот, это я подарила Гарри на Рождество.
Она вытащила пластиковое электронное устройство размером с зубную щетку, которое, если нажать на указанное место, начинало светиться, издавая забавные звуки, и, в целом, довольно раздражающее.
– Что это такое?
– Это же звуковая отвертка, такая же, как у Доктора Кто из сериала.
– Но «Доктор Кто» – научная фантастика. Отец ненавидел научную фантастику.
– Ваш отец обожал научную фантастику. – Она жестом указала на задние ряды коробок. – Там целые тонны книг Рея Брэдбери, Айзека Азимова и Харлана Эллисона. Сами все увидите.
Гаррисон взял звуковую отвертку и начал нажимать кнопки одну за другой, как Гарри в рождественское утро, когда развернул подарок. Он усмехнулся. Так же, как отец.
– Отлично, а вот и то, что я искала.
Фотографии Гарри. Она начала рассортировывать их, что-то выбирая, что-то откладывая, и вдруг, к своему удивлению, обнаружила, что Гаррисон присоединился к ней, взял небольшую стопку, чтобы посмотреть самому.
– Вот, что я хотела вам показать. Здесь ваш отец и его брат, Бенджи.
Она протянула Гаррисону черно-белое фото. Края были потерты, углы согнуты, видимо, сгибали посередине, и теперь двух мальчиков разделяла тонкая белая полоса. Они расположились на ступенях высокого крыльца старого дома из темного камня, где их родители снимали квартиру. Бенджи сидел на квадратной коробке размером почти с него. Гарри стоял рядом и обнимал брата, и оба улыбались чрезвычайно озорно и хитро.
– Ваш отец слева, – подсказала Грейси. – Здесь ему шесть, а Бенджи только три года. В коробке, на которой сидит Бенджи, продавец молока оставил все запасы молока на неделю. Гарри рассказывал, что они так хитро улыбались, потому что запустили в коробку соседского кота и никому об этом не сказали. Бенджи уселся сверху, и бедное животное не могло выбраться.
– Вот это уже больше похоже на моего отца.
