Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
– Похоже, будет прелестный вечер, – сказала я.
– Неужели? – Донна Лукреция похлопала по кровати. – Иди сюда, сядь. Мне еще нужно о многом рассказать тебе, прежде чем пошлю за Джованни, и не хотелось бы отправлять его спать слишком поздно.
Снова расчистив себе место среди писем, я уселась рядом с мадонной, и она продолжила:
– Время шло, а мы все никак не могли решить, что будем делать, когда появится ребенок. Сесар предлагал вернуться к его старой версии, будто у меня была с Перотто связь. Мне пришлось бы «признаться» понтифику, а тот уже позаботился бы о ребенке. Но я не согласилась. Перотто понес бы наказание за то, чего не совершал, а кроме того, и это было гораздо страшнее, понтифик отнял бы у меня ребенка. В то время активно обсуждалась возможность моего брака с Альфонсо Бишелье, и мне вновь предстояло стать «непорочной девой». Мысль потерять ребенка была для меня невыносима, и Сесар чувствовал то же самое, иначе не объяснить, почему он все колебался, хотя это был единственный выход. Тут вмешалась судьба, словно боги уже не надеялись, что мы примем решение, и поняли: пора вмешиваться, пока не случилась катастрофа. В тот день, когда родился Джованни, Джулия Фарнезе родила сынишку. Так все и устроилось. Джулия чувствовала себя плохо, ребенка сразу отдали кормилице. Некая сумма денег и содействие Перотто и Пантасилеи – вот и все, что понадобилось для подмены младенцев, причем Джулия так ничего и не узнала. Сесар решил… требуется полная секретность. Джованни отдали кормилице Джулии, как и планировалось, но Сесар подумал, чтобы купить ее молчание, одних денег будет мало. По его приказу убили Пантасилею и Перотто, и сделали все так, что тела обнаружили в реке, недалеко от моста Сант-Анджело. На нашей территории, можно сказать. Женщина поняла намек.
– А что случилось со вторым ребенком?
– Мне сказали, что он умер.
И вновь я увидела, как Чезаре выходит на равелин у подъемного моста и сбрасывает в ров содержимое серебряного подноса сира Тореллы. Я вспомнила, каким было его лицо, когда он повернулся ко мне, и наконец поняла, почему оно вообще ничего не выражало. Я приблизилась к очагу, ударила огнивом о камень и начала зажигать лампы.
– Это все, Виоланта. Теперь сходишь, приведешь Джованни? – Мадонна принялась собирать письма Чезаре и запихивать обратно в сумку. Одно письмо упало на пол, и я наклонилась, чтобы его поднять.
« Ты всегда на меня злилась за то, что я уехал из Непи не попрощавшись », – прочитала я первую строчку и вернула письмо мадонне.
– Я терпеливо выслушала вас, мадонна, хотя мне было очень больно. Не позволите ли вы мне теперь задать один вопрос?
Похоже, она предпочла бы отказать, но, как и ее брат, обладала понятием чести, пусть и весьма необычным.
– Разумеется.
– Что случилось в Непи? Почему вы так расстроились, когда Чезаре пошел против Урбино?
– Это два вопроса, но ты права, что объединила их, и я отвечу. Нам придется вернуться в юбилейный год, когда Сесар наконец приехал из Франции. Он отсутствовал больше года. Естественно, мы почти ежедневно писали друг другу, как делали всегда, но многое произошло за это время, и мы оба переменились. Рядом с герцогом Бишелье я обнаружила в себе способность любить и быть счастливой вне отношений с Сесаром, и у меня родился еще один сын, притупивший боль оттого, что Джованни воспитывался как ребенок другой женщины, а я была вынуждена это наблюдать. У Сесара тоже появилась жена, которой он был очень доволен, а потом родилась дочь, хотя он никогда не видел ее. А главное, он начал строить свое государство. И свою репутацию. Когда мы снова встретились, то попробовали вести себя как прежде, но не получилось. Я не радовалась его обществу, чувствуя свою вину перед Альфонсо, а затем и перед ним за то, что обидела его. После Франции ему все здесь казалось глупым и мелким, как он выражался. Бывало, Сесар восседал среди нас, как ворон в своих черных одеждах, и утомлял до бесчувствия планами по устройству двора в Чезене на французский лад. И чем больше он восхвалял добродетели Франции, тем больше я убеждалась, что Сесар полюбил свою жену, и тем больше я привязывалась к собственному мужу. Что ты на это скажешь? – Мадонна достала одно из писем. Я поразилась, с какой легкостью она отличила его от остальных, словно ей была знакома каждая чернильная завитушка, каждая морщинка на пергаменте.
...Я постоянно невольно думаю о Шарлотте, хотя едва помню, как она выглядит. Чем я ее покорил? Своим знанием полевых цветов. К концу моего пребывания во Франции стоило мне лишь прошептать ей на ушко итальянское название белокопытника или мальвы, и она тотчас обвивала меня, как галльская роза. Я так и не признался ей, что знаю полевые цветы потому, что их присутствие или отсутствие может рассказать тебе о природе земли, которую завоевываешь. Политик должен читать по лицам, солдат должен узнавать полевые лилии .
– Как это… верно, мадонна.
– Да. Так на чем мы остановились? Тебе, разумеется, известно, какой назревал конфликт между нашим семейством и семьей Арагон? Сесара раздражали не только Альфонсо и Санча, но и тот факт, что их сестра, Карлотта, когда-то отказалась выйти за него замуж, а ее отец ничего не сделал, чтобы уговорить дочь на брак. Гордый Сесар вынести этого не мог, даже после того, как король Людовик отдал ему в жены Шарлотту, не менее благородного происхождения и гораздо симпатичнее. Он был безутешен и очень одинок, повсюду его окружали люди, которых интересовала только собственная жизнь. Сесар тоже продолжал жить, разумеется, но у него было гораздо меньше терпения, чем у всех нас. Он никогда не мог дождаться, чтобы все пошло своим чередом, ему обязательно нужно было поторопить развитие событий. Ни с того ни с сего он решил, что мой брак с Альфонсо препятствует его союзу с Францией, поскольку французы тоже имели виды на Неаполь. Во всяком случае, он так утверждал. Я знала, что Сесар ревнует не только к Альфонсо, а к нам обоим, к нашей тихой дружной семье, какой мы стали, по его мнению, без него. Считал, что Санча соблазнила понтифика и теперь пытается очернить его в глазах родного отца. А потом рухнула крыша, в буквальном смысле.
Я помнила этот случай. Во время одной необычно сильной летней грозы печная труба на крыше Ватикана, сорванная ветром, пробила потолок комнаты, в которой находился Папа Римский. Несколько часов он считался погибшим, пока охранникам не удалось откопать его из-под обломков, целого и невредимого, если не считать пореза на голове.
После этого, – продолжила мадонна, – для Сесара перестали существовать любые доводы рассудка. Он был одержим одной лишь мыслью – обеспечить свое будущее, пока жив отец, которому в то время исполнилось семьдесят. Все что угодно могло случиться. Сесар даже перестал обсуждать со мной свои планы. И больше не искал моего общества. Спал с той своей шлюхой, Фьямметтой, говоря, что ему легче заплатить, чем тратить усилия, завоевывая женщин. Я не удивилась, что он послал Микелотто прикончить Альфонсо, но меня привела в ужас его душевная черствость и напугала подобная низость. Говорят, я отправилась в Непи оплакивать своего мужа, так оно и было, но гораздо сложнее. Я оплакивала две любви, не только к Альфонсо, но и к Сесару. А еще мне нужно было подумать. Ясно, что Сесару больше нельзя было доверять во всем, что касалось моего будущего, из-за его ревности, тем не менее мое будущее, как и нашего сына, зависело от него. Размышляя о Джованни, я испытала своего рода прозрение. Ты слышала о Гераклите?
Я кивнула.
– Это любимый философ Сесара. «Природа любит тайну», – утверждал Гераклит, словно специально для Сесара. Он также говорил о логосе, слове, которое упорядочивает хаос, но понятно лишь избранным. Так вот, в Непи на меня снизошло озарение, и я поняла, что́ нам нужно делать. Написала два письма, одно – Сесару, в котором умоляла его приехать ко мне в Непи и просить у меня прощения, поскольку я так остро переживала свое горе, что опасалась за собственную жизнь. Как видишь, он не единственный, кто умел красиво лгать, причем правдоподобно. Второе письмо предназначалось Эрколе д'Эсте. В нем я предлагала себя в качестве жены дона Альфонсо. Знаю. Неслыханная наглость, но отец еще раньше начал осторожно прощупывать почву в данном вопросе, и мои ставки были высоки. И Джованни. Отец был стар, после несчастного случая он еще долго восстанавливал силы, а мой брат совсем потерял голову из-за ревности во всем, что касалось меня, хотя в остальном оставался разумным. На кого мне еще можно было рассчитывать, кроме как на себя? А породнившись со знатной семьей Эсте, я бы получила безопасное и прочное положение в обществе. Независимо от Сесара смогла бы обеспечить будущее Джованни.
В дверь осторожно постучали.
– В чем дело? – резко спросила мадонна.
– Кардинал прислал узнать, не соблаговолите ли вы отужинать с ним сегодня вечером.
