И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Чёрт возьми, это какой-то цирк! Выступление клоунов. Настоящий гротеск и эталонный фарс ситуации. И потому Рене всё смеялась, пока не заболел живот, а на глазах не выступили слёзы усталости и облегчения. Гад! Какой же Энтони гад.
Однако постепенно нервное веселье перешло в слабые всхлипывания, а потом Рене затихла. Она какое-то время молчала, уткнувшись лицом во влажный мужской свитер, но дёрнулась, когда ощутила прикосновение холодных пальцев к своим бешено скрутившимся от влажности волосам.
– Чем же ты, чёрт побери, пахнешь?
Бормотание было чуть слышно и явно не предназначалось для чьих-то ушей, но Рене подняла голову, чтобы взглянуть на пьяно-задумчивого Энтони. Его чёрные брови нелепо сошлись на переносице, и, наверное, полагалось опять рассмеяться, но вместо этого стало неловко. Словно она подслушала нечто совершенно интимное. Так что Рене лишь нервно дёрнула щекой.
– Сонным человеком, – отшутилась она. Но Тони смотрел так серьёзно, что Рене всё-таки отвела взгляд и смущённо пробормотала: – Я вызову такси.
Торопливо поднявшись на ноги, она приступила к осмотру, но сразу же тихо выругалась. Дерьмо. Теперь её одежда была столь же грязной, как у провалявшегося на улице Энтони: мокрого, бледного… От него несло сыростью и дикой смесью из марихуаны, рвоты и дешевого пойла. Святые угодники, будет чудом, если их всё-таки довезут до дома. Из груди сам собой вырвался тяжёлый вздох, но рука решительно потянулась к телефону. Надо любым способом выбираться отсюда.
Пока до них добиралось такси, Энтони задремал, привалившись к одной из опор остановки. И Рене пришлось чуть ли не силой впихивать ничего не соображавшего мужчину в полумрак салона и отчаянно надеяться, что сонный водитель не заметит оставленной после них грязи. Выведать адрес у выпавшего из реальности Ланга не вышло. А потому после короткого совещания с самой собой Рене постановила везти его в северный Монреаль и надеяться, что удастся без лишнего шума дотащить на второй этаж тяжеленное тело. Однако где-то неподалеку от центра города Энтони всё же очнулся. Он приоткрыл тяжелые веки, взглянул за окно на проносившиеся мимо яркие фонари и тихо проговорил:
– Куда мы едем?
– Ко мне домой, – сухо откликнулась Рене и отвернулась.
Её укачивало от плавного хода машины, а ещё неумолимо клонило в сон – часы в телефоне показывали бездушные четыре утра. В салоне снова стало тихо, и Рене уже успела позабыть, о чём был вопрос, когда Энтони неожиданно заговорил. Он по-прежнему смотрел на мелькавшие за стеклом огни и, кажется, считал пролетавшие мимо столбы.
– Раз меня ждёт тёплая постель, скажи… – Ланг на секунду задумался, а потом сжал пальцами переносицу. – Ты простила?
– Что? – Она встрепенулась и обернулась, взглянув на неумолимо серьёзного Энтони. Кажется, тот начинал потихоньку трезветь.
– Ты простила меня? – с нажимом переспросил он, а Рене непонимающе покачала головой.
– Твою пьянку? Бога ради, Энтони, я тебе никто…
– Нет… Я спрашиваю, простила ли ты мне статью и то, как я тебя бросил одну с пациентом. Рэмтони. Верно? – Похоже, его действительно мучил этот вопрос. Энтони сверлил своим удушающим взглядом в надежде вытянуть правдивый ответ. Боже. Словно она стала бы врать! – Ты пришла. Приехала, несмотря ни на что, а значит, не настолько зла. Я прав?
– Тони…
– Ответь.
Рене видела, как напряглась узкая челюсть и был вздёрнут вверх подбородок. Глупый гордец. Ну, далось ему это прощение! Будто это хоть что-нибудь значило для него, для неё, для всего этого мира.
– Для тебя это так важно? – она попробовала отшутиться, но…
– Да.
Короткий, неумолимый ответ, и Рене оказалась зажата в угол своих решений и чувств. Простила ли? Мысли резко застопорились, а потом она устало тряхнула головой. У неё никогда не получалось злиться достаточно сильно, чтобы постоянно твердить заветное «нет». В прошлый раз воли хватило на сутки. А теперь? Да, на душе было гадко, но вовсе не из-за тех причин, что волновали сидевшего рядом доктора Ланга. Статьи? Пациенты? Что же, первое поправимо, ну а второе ничто не изменит. Так смысл злиться на это? Наверное, наоборот. Ей следовало быть благодарной, ведь Ланг сделал всё, чтобы она не влюбилась. А на себя сердиться можно целую вечность.
– Рене?
– Нет, – вздохнула она. – Потому что я никогда и не обижалась. А раз так, то мне нечего прощать.
Но Энтони, кажется, было этого мало. Он отвернулся и вдруг коротко рассмеялся, а потом тряхнул влажными от дождя волосами.
– Дурацкая позиция. Идиотская, – зло пробормотал он. – Но, говорят, друзья часто поступают именно так.
– Возможно, – она пожала плечами. Друзья? Ах, если бы всё было так просто.
– Я не брал твою статью. Знаю, звучит неправдоподобно и очень похоже на оправдание… Но я не брал и уж точно не стал бы публиковать. А знаешь почему?
– Этика? – нервно хохотнула она, но осеклась, стоило увидеть в свете очередных фонарей осунувшийся профиль Ланга. Его губы кривились, а потом он разомкнул рот и так просто, почти обыденно произнес фразу, от которой на душе сначала стало так радостно, а в следующий миг мир разлетелся на осколки из одного слова.
– Ты мой лучший друг, Рене. А с друзьями так не поступают. Даже я.
Рене моргнула и отвела взгляд. Друг. Лучший, мать его, друг! Она зажмурилась, а потом отвернулась, чтобы нечаянно не выдать себя. Наверное, её должна была переполнять дикая радость, а может, восторг или почтительная благодарность. Ещё месяц назад она была бы так счастлива, а теперь хотелось забыть эту ночь. Лучший друг. Разве можно обозначить свою позицию чётче? Нет, доктор Ланг, как всегда, выразился изумительно точно и кратко.
– Это смешно. Лучшими друзьями не становятся за два месяца и три десятка операций, – наконец прошептала Рене и вымученно улыбнулась, но Ланг остался сосредоточен. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
– За пятьдесят восемь дней, более сотни пункций, восемьдесят пять операций и сорок обходов. Остальное по мелочи, – пробормотал он, а Рене ошарашенно замерла. Но… – А вообще, думаю, за всю жизнь…
Последняя фраза вышла странной, словно оборвалась на половине и остальное предстояло додумывать самостоятельно. Но Рене промолчала, а когда тишина затянулась, устало покачала головой. Что за бред? Однако в груди что-то предательски дрогнуло от секундной надежды.«За всю жизнь». А что если? Что если… Но тут в памяти всплыла сцена из кафетерия, и Рене задавила неуместные фантазии. Она друг. Лучший, не лучший – без разницы.
– Ты пьян, – фыркнула в итоге Рене, однако ответом ей стал
