Король - Тиффани Райз

— Что это значит?

— Значит «Я люблю тебя, мой сын, и Бог тоже тебя любит». Это последнее, что я говорю ему каждую ночь перед тем, как уложить его в кроватку. Он сказал… — Грейс остановилась и улыбнулась. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется, но какие бы слезы ни были, она держала их при себе. — Он сказал, что его мама желала ему спокойной ночи, когда тот был маленьким.

— Jeg elskar dig. Мне он сказал, что это «удача» на датском.

— По-датски это значит «я люблю тебя».

— Этот блондинистый монстр — ублюдок.

— Ты же знаешь, что любишь его.

— Совершенно против своей воли, — ответил Кингсли, — и всем сердцем.

Грейс поцеловала кончики пальцев и прижала их к головке Фионна. Она поправила его одеяло и прошептала датскую молитву сыну.

Они вышли из детской, и Грейс бесшумно закрыла за собой дверь.

— Звони, если буду нужен, — сказал Кингсли, приказ, а не просьба. — Если что-то случится, что угодно, звони мне первому.

— Конечно, — ответила Грейс, когда они оказались перед парадной дверью.

— Если хочешь, то можешь больше не работать. Ты или Закари. Вы можете работать из дома, купить новый дом за городом, путешествовать. Мне все равно. Деньги принадлежат вам и вашему сыну, и я знаю, что вы найдете им хорошее применение.

— Да, мы так и сделаем. Я не могу… Дай мне несколько дней, чтобы обдумать все это.

— У тебя предостаточно времени.

— Если завтра утром у Закари случится сердечный приступ, винить я буду тебя.

— Пусть скорая помощь будет в режиме ожидания.

— Боже мой, Кингсли. Я не могу в это поверить.

— Поверь, — ответил Кингсли. — После всего произошедшего, у нас должна быть способность верить во что угодно.

Грейс усмехнулась, и он снова обнял ее.

— Передашь ему, что с Фионном все хорошо? — спросила она.

— Передам.

— Думаешь, он приедет навестить сына?

— Когда будет готов. Дай ему время. Он не хочет вмешиваться.

— Это не было бы вмешательством. Так и скажи ему.

— Скажу, — пообещал Кингсли. — Он будет завидовать тому, что я держал его.

— Поцелуй за меня свою красавицу, — попросила Грейс.

— С удовольствием. Их обеих.

— Куда ты сейчас?

— Навестить старого друга, — ответил Кингсли. — Вот и все.

— Кстати, о старых друзьях, что случилось с твоей Сэм?

— А что случилось с Сэм? Через четыре года после того, как она стала работать на меня, случилось самое худшее. Она влюбилась.

— Это ужасно, — согласилась Грейс. — Но это случается и с лучшими из нас.

— Она переехала в Калифорнию со своей девушкой. Несколько лет назад они поженились.

— Ты был на свадьбе?

— Я был ее шафером. Мы были в одинаковых смокингах.

— Сексуальные пингвины?

— Это были мы. — Кингсли закинул сумку на плечо и скрестил руки на груди. — Я уже давно не вспоминал о том годе. Блейз и Лаклан теперь женаты.

— Шутишь?

— Он украл ее у меня. Не то, чтобы я виню его или ее. У нее всегда была слабость к акцентам. Очевидно, австралийский победил французский. Они живут в Сиднее. Фелиция вернулась в Лондон через несколько лет после открытия клуба. Джастин управляет приютом для беглых геев.

— Какую команду ты собрал.

— Я всегда был хорош в поиске талантов, — согласился Кингсли. — Я знал, какой будет Нора, как только увидел ее.

— Знал. Ты был прав.

— Двадцать лет спустя… Как будто это было вчера. Вчера и всю жизнь.

— Представляю, каково это.

— Двадцать лет, — повторил Кингсли. — Все это время Сорен был константой. Он и она.

— Нора?

— Двадцать лет назад ее арестовали, и это вернуло мне Сорена. Двадцать лет спустя ее похитили, и это вернуло мне моего сына. Я почти с нетерпением жду, когда она в следующий раз попадет в неприятности. Я всегда получаю выгоду.

— От того, что Нора вляпывается в неприятности? Сомневаюсь, что тебе придется долго ждать.

Кингсли поцеловал Грейс в обе щеки и на мгновение прижался лбом к ее лбу.

— Мы семья, — сказал Кингсли. — Сорен — моя семья, а это значит, и Фионн тоже. Ты понимаешь?

— Да, — прошептала она. — Если Нора согласится стать его крестной, ты можешь быть его крестным. Тогда у него будет четыре замечательных отца, которые любят его.

— Четыре?

Грейс посмотрела на небо. Четыре. Безусловно.

Он отпустил ее и легкой походкой вышел из дома, поддерживаемый чувством глубокого удовлетворения, которое заставило его ощутить половину из его сорокавосьмилетней истории. Было приятно наконец рассказать кому-то историю того, что Сорен сделал для него и почему. Он чувствовал облегчение рассказав свои историю, словно человек после исповеди с более чистой и легкой душой. Но его исповедь была не священнику, а о священнике, священнике, которого он любил несмотря на все грехи, которые они совершили против друг друга, но и из-за них, потому что грехи были тем, что связывало их вместе.

И любовь. Конечно, любовь. Всегда любовь.

* * *

На рассвете Кингсли сел в свой самолет. Короткий перелет, но часа сна ему было достаточно, чтобы освежиться. И когда он вышел из аэропорта, то закрыл глаза и впервые за два десятка лет вдохнул воздух Франции.

Франция, да, но не дом. Домом была Джульетта. Домом была Селеста. Домом был Сорен. Но даже если это не было домом, это было частью его. Его родители были похоронены на французской земле. Его жизнь началась здесь, и, когда придет время, он тоже будет похоронен на том же парижском кладбище, где покоились его родители. Он уже сказал Джульетте, что таковым было его желание. И поскольку она любила его и знала, как подчиняться приказу и отдавать их, то ответила: «Oui, mon roi. Но тебе никогда не разрешат умирать».

И он пообещал ей стараться изо всех сил, чтобы не допустить подобного.

Он искушал судьбу, возвращаясь во Францию. Он нажил здесь врагов, причем очень серьезных. И некоторые люди, которых он знал когда-то, вероятно, не забыли его имени. Но он не боялся. Прошло двадцать лет. Теперь он был в низком приоритете. В любом случае, он не собирался задерживаться надолго. Только для того, чтобы сделать то, что должен был.

Он арендовал машину в Париже и отправился за город. За двадцать лет страна изменилась, но не красота. Красота осталась. Холмистая местность, древние церкви, развалины замков на окраинах дорог, фермы, коттеджи, старая Европа, старая магия… Однажды он привезет сюда Селесту.

Ближе к вечеру он прибыл в пункт назначения. Мужчина припарковал машину в конце длинной грунтовой дороги и прошел босиком по французской земле до самой двери.

Он постучал и стал ждать. Несколько