Король - Тиффани Райз
— Кровь? Где?
Сэм указала на живот Кингсли. Кровавое пятно размером с четвертак испортило его белоснежную рубашку.
— Это не кровь Фуллера, — ответил Кингсли, поднимая рубашку. — Это моя.
— Что это за чертовщина? — Сэм опустилась перед ним на колени. — Господи, у тебя что-то вырезано на животе.
— Правда?
— Похоже на восьмерку внутри круга. Госпожа Фелиция сделала это?
Кингсли посмотрел вниз и увидел небольшую изогнутую линию на его коже в нескольких дюймах над его пахом.
Кингсли рассмеялся.
— Священник… я убью его.
— Что это?
— Он пометил меня, — объяснил Кингсли. — Вчера вечером я сказал Сорену, что госпожа Фелиция не практикует игры с кровью. Должно быть, он порезал меня, пока я спал. Сколько же я выпил, что не почувствовал этого?
Много. Прошлой ночью он выпил много.
— Пометил тебя?
— Вот как он подписывается, — ответил Кингсли, указывая на неглубокий порез. — Это первые две буквы его имени. «С» и «О» вокруг нее и слэш через них.
— Что же, похоже на восьмерку внутри круга.
Восьмерка и круг… Этот образ пробудил воспоминания. На редкость, хорошие.
— Ты когда-нибудь читала «Божественную комедию»? — поинтересовался Кингсли. — Данте?
— Нет, — ответила Сэм, поднимаясь на ноги. — Хорошая?
— Нам в школе задавали ее читать. Однажды ночью в постели Сорен читал мне «Инферно» в оригинале, на итальянском. — Кингсли использовал живот Сорена как подушку, пока тот читал вслух на сладкозвучном итальянском языке. — Один из редких моментов в моей жизни, который лучше секса.
— Похоже на то.
— Восьмой круг был местом, где наказывали тех, кто злоупотреблял своей властью. Особенно симонистов25.
— Кем они были?
— Продажными священниками.
Сэм ехидно улыбнулась ему.
Она перевернула лист бумаги на своем планшете, нарисовала изогнутую букву «С», поставила букву «О» вокруг нее и нарисовала косую черту. Это было похоже на изящную наклонную восьмерку внутри круга.
— Разве не замечательно это будет смотреться на бирке ошейника? — спросила Сэм.
— Если мы назовем клуб «Восьмой круг» в качестве шутки над священником…
— Что?
— Не знаю, — ответил Кингсли, чувствуя себя счастливее, чем когда-либо за долгое время. Счастлив, что его мечта сбылась, но гораздо счастливее, что Сэм снова с ним, где ей и место. — Но мне не терпится узнать.
Глава 40
Ноябрь
Ремонт занял тридцать шесть дней и обошелся в один миллион двести тысяч долларов. Кингсли вручил Сэм кредитную карту с закрытыми глазами и сказал: — Делай, что должна, чтобы все вышло идеальным. Не показывай мне счета. — В ночь открытия Кингсли взял Сэм за руку и поцеловал центр ее ладони. Сегодня она позволит ему затмить себя. В то время как она была одета в простой костюм-тройку в тонкую полоску, Кингсли был одет в любимый Сэм из всех его новых костюмов строгий смокинг в Эдвардианском стиле, фрак и с расстёгнутым воротом рубашку. И, безусловно, сапоги, которые она ему подарила.
— Идеально, — заявил он, пока они стояли на выступе балкона с видом на пустую игровую зону внизу. — Parfait. И все это сделала ты.
— Ты заплатил за это.
— Ты осуществила мою мечту, — ответил он. — Стоило каждого пенни. Это все, чего я хотел и даже больше.
— Должна показать тебе лучшую часть. — Сэм взяла его за руку и повела через бар к двери позади. Они прошли через огромную кладовую, которая вела в зал, который вел в другой зал, который вел вниз и в зал Мастеров.
— Что там? — спросил Кингсли, когда она остановилась у предпоследней двери справа.
— Твоя игровая комната. — Она вытащила связку ключей и отперла дверь. Она оставила Кингсли стоять на пороге, а сама шагнула внутрь и зажгла лампу. — Что думаешь?
Глаза Кингсли округлились, когда он вошел в комнату и осмотрелся. Прозрачная белая ткань свисала со стен и отделяла кровать от боковой комнаты, полностью экипированной БДСМ-девайсами. Обтянутые шелком подушки лежали в художественном беспорядке на софе.
— Похоже на… — начал Кингсли.
— Я посоветовала декоратору подумать о Лоуренсе Аравийском, Омар Шарифе26 или короле пустыни. Он хорошо справился.
Лучше, чем хорошо, комната была великолепна. Никто не мог войти в эту комнату и сразу же не захотеть лечь на кровать с ее голубыми, красными и золотыми подушками, и предложить свое тело и душу хозяину этого дома.
— Сэм, я не могу… — Голос Кингсли дрогнул. — Откуда ты узнала, что я любил Лоуренса Аравийского?
— Я позвонила падре и попросила его поделиться своими соображениями. Он сказал что-то о том, что Т.Э. Лоуренс27 был извращенцем?
— Я слышал, он любил хорошую порку.
— У меня есть еще один маленький подарок для тебя. — Она вытащила его из кармана и положила на ладонь.
— Брелок для ключей? — спросил он, держа серебряную геральдическую лилию.
— Тебе понадобится брелок для ключей от королевства. Этот сделан для тебя. Но не только брелок. Тут еще есть ключ, который подходит к замку.
— Какому замку? — уточнил он, найдя крошечный ключ.
— К этому. — Сэм улыбнулась и указала на маленький серебряный замок, висящий на верхней пуговице ее брюк. — Я же говорила, что повешу замок на свои брюки. И не шутила.
— И ты дала мне ключ? — Весь его цинизм и сарказм улетучились.
— Если ты все еще хочешь меня, я готова попробовать. И еще я не шутила, когда говорила, что если когда-нибудь захочу быть с мужчиной, то это будешь ты.
— Сэм… — Он крепко сжал брелок. — Конечно, я хочу тебя.
— У нас есть час до открытия клуба. Не могу обещать, что у меня все получится. — Ее голос дрожал, но улыбка не сходила с лица. — Но я знаю множество девушек, которые трахаются с парнями. Они говорят, что это весело. Забавная смена темпа. И это ты, а я люблю быть с тобой, так почему бы и нет?
Кингсли снова разжал ладонь и проследил края лилии на брелке.
— А почему бы и нет? — повторил он. — Я назову одну причину, почему нет. Потому что ты идеальна такая, какая ты есть, Сэм. И я люблю тебя такой, какая ты есть. И ты никогда не должна меняться ради меня. Мне ненавистно признаваться в этом и никогда не скажу ему, что я сказал это, но Сорен прав. У меня есть все любовники, которые мне нужны. Что мне может пригодиться, так это напарник, друг и помощник.
— Я уже твой напарник, твой друг и твой заместитель.
— Тогда у меня есть все, что мне нужно. — Кингсли прижал ключи к своей груди, над сердцем. — Но не думай, что я не испытываю искушения. И я также
