Две секунды после - Ксения Ладунка
— Не трогай! Мои… вещи! — кричит он и яростно дышит.
Подавившись рыданиями и замерев от ужаса, я смотрю, как отец валится на диван и пьет прямо из горла. Всхлипывая и вытирая лицо, я подскакиваю и несусь к выходу, вылетая из дома, громко хлопнув дверью.
На улице прислоняюсь спиной к стене и плачу, пытаясь делать это как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания.
Черт подери.
Черт подери.
Пьяный отец — не мой отец. Когда он такой, превращается в настоящее животное, перестает быть собой — становится кем-то другим, тем, кого я не хочу знать.
Вытерев слезы, я достаю трясущимися руками телефон. Набираю Тома, стараясь не разреветься вновь. Когда он отвечает и спрашивает, что случилось, слезы брызгают из глаз с новой силой.
— Бельчонок, что происходит? — обеспокоенно спрашивает он.
Заикаясь, отвечаю:
— Папа… папа, он… Том, он напился! Я боюсь его, он неадекватен, надо что-то делать! Ты можешь приехать?!
— Где вы?
Назвав адрес, я сбрасываю и оглядываюсь. Люди, проходящие по улице, оборачиваются на меня. Вновь вытерев лицо запястьем, сбегаю с крыльца и сажусь в машину, откинув голову на сиденье.
Меня до сих пор трясет, потому что это страшно — опять ощущать себя маленькой и беззащитной. Я не хочу возвращаться в то время, вспоминать, как это было, свои чувства. В последнее время папа так не напивался, и я забыла, что когда-то это вообще происходило. Как он мог… Как он мог снова так со мной поступить…
Невиданных усилий стоит прийти в себя. Когда я, наконец, успокаиваюсь, в боковое окно машины стучат. Оглянувшись, я вижу Тома и выхожу на улицу. Увидев мое заплаканное лицо, он хмурится. Взяв за подборок, внимательно разглядывает меня.
— Где он? — спрашивает. — Что с ним?
Сглотнув, я беру Тома за руку и веду в дом. Перед тем как открыть дверь, сглатываю и говорю:
— Он толкнул меня, и я упала. Он…
— Я тебя понял, — прерывает Том и толкает дверь, заходя внутрь.
Без колебаний он направляется в гостиную, я за ним. Отец лежит на диване без чувств. Том садится перед ним на колени, слегка ударяя по щекам.
— Билл? Эй, Билл?
Тот мычит, не открывая глаз.
— Давай, чувак, приходи в себя, — Том трясет его, потом, приложив усилие, усаживает на диван.
Голова отца, словно кукольная, безвольно заваливается вперед. Он кашляет, стонет, и его вдруг рвет прямо Тому под ноги.
— Господи, — я прикладываю руку ко лбу, а Том отодвигается подальше.
— Принеси что-нибудь, — бросает мне, — а то он заблюет тут все.
Прибежав в ванную, я хватаю ведро и приношу Тому, но не решаясь подходить слишком близко, переминаюсь с ноги на ногу в углу комнаты.
Вздохнув, Том наклоняет моего отца к ведру, и его тошнит туда. Не выдержав, я отвожу глаза и смаргиваю слезы. Не хочу видеть папу таким… Не верю, что он снова в подобном состоянии.
— Малышка, — окликает меня Том, — думаю, тебе стоит поехать домой.
Я мотаю головой, всхлипывая и задыхаясь. От увиденного у Тома на лице появляется такое искреннее сожаление, что мне становится еще тяжелее.
— Я о нем позабочусь, обещаю, — Том похлопывает папу по спине, выражая поддержку. — Он бы не хотел, чтоб ты видела его в таком состоянии…
Том с тоской смотрит мне в глаза. Под его взглядом я сдаюсь, решив не спорить.
— Хорошо. Пожалуйста, напиши мне, как ему станет лучше.
— Обязательно.
Еще раз взглянув на отца и почувствовав головокружение, я выхожу на улицу и сажусь в машину. Там сжимаю до боли руль и рыдаю, пока не кончаются слезы. Потом завожу мотор и выезжаю на дорогу.
Чертово платье осталось на кресле и, наверное, Том увидит его. Надеюсь, он сделает удивленный вид, когда я предстану в нем на церемонии.
* * *
То, что отец вернулся к алкоголю, значит только одно: появились проблемы, с которыми он эмоционально не справляется. Так было из-за нашей семьи, сейчас происходит из-за группы. И если Тома просто перемкнуло в один момент и отпустило, то отец опускался на дно постепенно.
Чем ближе было заседание, тем чаще мы проводили время в кабинетах юристов и адвокатов. Отец работал на пределе: появлялся в офисе рано утром и уходил за полночь. Он пытался решить и проконтролировать все, что касалось дела, а это, как известно, всегда заканчивается плачевно.
Мы же с Томом окунулись друг в друга, пытаясь сбежать из неприятной реальности: планировали свадьбу, проводили все время вместе и постоянно трахались. Даже на секунду не хотели задумываться о том, что нас ждет впереди, и делали вид, будто ничего не происходит. Жили, не думая о будущем и о том, что нам, возможно, предстоит расстаться.
На самом же деле ситуация была неопределенная — никто не знал, чем все закончится. Было решено оправдать поступок Тома его болезнью, но неизвестно, насколько это убедит присяжных. Возможно, они сочтут это чушью и отправят его за решетку, а может, посочувствуют и оправдают. Мы выстроили линию защиты, опираясь на попытку изнасилования. Хотели надавить на больное, чтобы занять более выигрышную позицию.
А что нам оставалось? На самом деле, оправданий Тому не было. С нами вели грязную игру, и мы решили принять ее правила. Конечно, нельзя врать под присягой, но показать историю с определенной стороны можно. Том и правда болен, а я и правда подверглась сексуальным домогательствам. Если сложить это, получается вполне сносная история.
Мы также были готовы к тому, какой шум в обществе вызовет это дело. Люди узнают, что у Тома психическое расстройство. По его мнению это последний гвоздь в крышку гроба репутации, но отец и адвокаты настаивали: лучше так, чем мотать срок. Спорить с этим было глупо.
Еще отца волновала моя наркомания: обойти ее в этом деле было невозможно. Скифф — мой бывший наркодилер, отбывающий срок за сбыт веществ. Моя зависимость станет достоянием общественности и, если мне было плевать, то отец буквально сходил с ума. Это постыдная, некрасивая тема, оставляющая метку, от которой не избавиться. Я больше не буду хорошей девочкой, попавшей в ужасную ситуацию, а стану наркоманкой, которая во всем виновата сама.
На самом деле неважно, что подумает общественность, главное — убедить присяжных.
Я жалобно скажу: «Знаете, когда он пришел ко мне, кажется, он был под дозой. Я не могу утверждать точно, но мне показалось, что
