И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
– Спасибо, – осторожно поблагодарила она, пытаясь скрыть, как дрогнуло сердце.
Интересно, Энтони сам их помыл? Нет. Вряд ли. Скорее всего, отдал какой-нибудь санитарке. Да-да. Он же доктор Ланг, а не уборщик. Рене медленно перевела дыхание и пошевелилась. Надо было обуться, раз выдалась такая возможность, но она только крутила в пальцах алые ягоды и думала, что если наставник заметил очередной переход на официальное обращение, то виду не подал. Только тренькнул несколько раз по клавишам, прежде чем ответил:
– Не за что. Я шёл следом…
– Но…
– … за твоим отчаянием, когда увидел их. – Энтони небрежно махнул в сторону тапочек. – Должен сказать, ты оставила после себя настоящую тропу из недоуменных лиц и специфических вопросов. А такие дороги обычно ведут именно сюда.
– Я даже не знаю, что это за место. – Рене покачала головой, а Ланг неожиданно прервал свои музыкальные экзерсисы и озадаченно огляделся.
– Думаю, нечто наподобие церкви.
– Мало похоже.
– Да и мы в целом не богадельня, но помогаем, – резонно заметил Энтони и вернулся к клавишам.
Рене же уставилась на его руки. За эти недели она выучила наизусть чёрный лабиринт татуировки, могла воспроизвести его даже в своей голове, но каждый раз, пытаясь проложить через него путь, натыкалась на стены. Кто знает, быть может, оттуда вовсе не было выхода… Когда-нибудь она обязательно спросит.
– Не знала, что ты умеешь играть. Для меня слишком… Слишком много клавиш, – заметила Рене в надежде перевести разговор. Уставшая психика требовала глупых шуток и нелепого смеха, и, к счастью, Энтони охотно откликнулся на новую тему.
– Это не так сложно, как кажется. – Он взял особо уменьшенный аккорд, чья фальшивость била все допустимые слуховые пределы, а затем серьёзно договорил: – Главное, найти «до». А дальше уже проще, чистая математика – считаешь ноты, интервалы и пальцы.
Рене недоумённо выпрямилась, на секунду поверив в услышанное, а затем зажала рукой рот в попытке унять нервный смех.
– Ах, разумеется, – наконец кивнула она и всё-таки фыркнула. – Боже. Нашла кого спрашивать!
На лице снова появилась улыбка, но затем вся легкомысленная радость исчезла, стоило Энтони развернуться всем телом и поднять взгляд. Он просто смотрел, а Рене уже было не по себе. Хотелось сжаться до размеров нейрона, перестать существовать, раствориться электрическим импульсом в голове недовольного Ланга. Но она лишь сильнее стиснула уставшими пальцами «вишенки» и закусила губу.
– Обсудим? – спросил наставник тем самым скучающим тоном, от которого становилось до истерики страшно. И теперь Рене, как никогда, понимала, за что же здесь настолько не любят доктора Ланга. Быть равнодушной Немезидой невероятно трудно – такое никому не прощают. А Энтони работал олицетворением правосудия на полную ставку.
– Не думаю, что уже готова… – начала было она, но её прервал злой смешок.
– Готова к чему? К смерти своего пациента? Рене, если б каждый хирург знал, когда это случится, было бы намного проще. Не находишь?
– Я не готова говорить. – Пальцы едва не оторвали одну из вишенок с корнем, а слева раздался тяжелый вздох. Протянув руку, Энтони забрал несчастную обувь и поставил на крышку пианино.
– У тебя нет выбора, – твёрдо произнес он, а потом добавил мягче и тише. – Что там произошло?
– Патологоанатом…
– Рене.
Она зажмурилась, пытаясь собраться с силами, даже открыла рот, чтобы начать, но в последний момент лишь выдохнула и подтянула колени к груди. Скрестив озябшие ступни, Рене до боли сжала собственные предплечья.
– Это был осколок ребра, – начала она, глядя на поцарапанный узор старой деки и не видя перед собой ничего. Ни вырезанных листов папоротника, ни цветов. Прямо сейчас Рене снова была в операционной посреди крови и с умирающим на столе пациентом. Интересно, сколько раз это ещё повторится? Десять? Двадцать? Сколько раз ему придется умереть, чтобы она забыла. Или… такое не забывается? – Он вошёл в левое предсердие, зацепив лёгочный ствол. Рана, видимо, была небольшая. Кровь накапливалась в перикарде, пока её не стало слишком много, отчего сначала возникли проблемы с ритмом, а потом появилось подтекание.
– Что ты сделала, когда встало сердце?
Вопрос прозвучал жёстко. Негрубо, просто… для находившейся в полном раздрае Рене слишком резко. Шмыгнув носом, она качнула головой.
– Не то…
– Что именно, – с нажимом спросил Энтони.
– Я заподозрила печень. После удаления размозжённого участка могла потребоваться тампонада…
– Дальше!
– Она была в порядке, – прошептала Рене. – Но я до последнего надеялась, что пропустила какую-нибудь мелочь. А потом стало поздно – дело было в сердце. Не знаю, почему мы… почему я не заметила осколка. Его не было на снимках! Энтони, правда! Господи… С каждой новой фибрилляцией он всё глубже уходил в ткани и надрывал лёгочную артерию. Шансов не было.
Она прервалась, и повисла неуютная заминка. Ланг задумчиво водил кончиками пальцев по нижней губе, Рене же боялась поднять голову. Наконец, она не выдержала гнетущей тишины и скороговоркой спросила:
– Я ведь должна была что-то заметить, да? Ты поэтому молчишь. Значит, там было…
– Ты постоянно смотрела на его лицо и руки. Почему? – неожиданно спросил Энтони, и она застыла. Ногти впились в мягкую кожу предплечий, оставив на ней следы, пока Рене судорожно пыталась придумать ответ. Хоть какой-нибудь.
– Мне… я…
Рене запнулась и с тоской проследила, как медленно поползла вверх правая бровь доктора Ланга. Видимо, внезапно проснувшееся заикание в ответ на такой простой вопрос вызвало у него искреннее недоумение. Так что пришлось собрать остатки здравого смысла и выкручиваться.
– Он напомнил одного моего знакомого. В какой-то момент я даже перепутала их…
– И потому так настойчиво хотела заняться кистями? – резко перебил Энтони. Рене растерянно взглянула в его скривившееся от раздражения лицо, и Ланг снизошел до пояснений. – Фюрст сказал.
Ах, ну да… Рене поджала губы, отвернулась и медленно выдохнула. Она не представляла, как объяснить ту лавину эмоций, что накрыла в операционной. Да и стоит ли… А потому лишь осторожно пробормотала:
– Не только. Я уже делала такое раньше, в августе. Профессор Хэмилтон…
– Прекрати его вспоминать! – внезапно отрезал Ланг, и она дёрнулась от неожиданности. Заметив это, он взлохматил волосы, явно попробовав успокоиться, но ничего не вышло. Так что, сцепив зубы, Энтони зло процедил: – Нейрохирургия закончилась. Навсегда. А потому, закопай свои амбиции и делай работу так, чтобы не пришлось стоять в суде. Ты
