Когда горит огонь - Ханна Грейс
Вдруг я подскакиваю от грохота и переключаю внимание на игру. Один из парней держит в руках блок и смотрит на рассыпанную кучу на столе.
– Генри, неужели ты опрокинул башню, потому что тебе стало скучно? – кричит другой парень.
– Ничего подобного, – возражает Генри. – Может, я просто плохо играю в дженгу.
Расс за моей спиной усмехается.
– И никогда не научишься, если будешь вытягивать блок, на котором держится основание.
– Не все тут инженеры, Расс. Я не виноват.
– Теперь тебя ждет расплата! – визжит рыжая напротив меня. – Раздевайся!
– Лола, если хочешь увидеть меня голым, можешь просто попросить.
– Прикуси язык! – рявкает Робби.
Эмилия пихает меня, мешая слушать спор между двумя явно близкими друзьями.
– Сходим в туалет и выпить? Мне неинтересно смотреть, как голый парень носится по окрестностям.
Как бы мне ни хотелось увидеть, как мчится по дороге проигравший, бросать подругу одну я тоже не хочу.
– Конечно.
Приходится призвать всю волю, чтобы протянуть Эмилии руку и позволить меня утащить.
– Я вернусь, – беззвучно говорю Рассу и пробираюсь через толпу, еще чувствуя на коже жар его рук.
* * *
Как можно потерять человека в его собственном доме?
– Может, он прячется от тебя, – говорит Эмилия, скрывая усмешку за бокалом.
– Я думала, ему интересно…
– А я думаю, что он и правда застенчивый. – Подруга прислоняется к кухонному столу. – Наверняка это про него говорил Джей-Джей. Он к ним только что переехал. Тихоня, держится особняком. Совсем не твой типаж.
Я тянусь за газировкой, закатывая глаза. Не потому что она ошибается – Эмилия права, с застенчивыми я обычно не вожусь, – а потому что она любит напоминать, какой у меня ужасный вкус на мужчин. Честно говоря, я даю ей такую возможность каждый раз, когда срабатывают красные флажки и парень оказывается мудаком. Красные флажки, которые я игнорировала ради секса без обязательств. Эмилия считает, что мужчинам вообще не стоит симпатизировать, и мне приходится регулярно ей напоминать, что можно испытывать влечение к мужчинам и при этом не любить их как вид.
– Если бы я хотела, чтобы сегодня мне отказал парень, то позвонила бы своему папе. – У меня вырывается неловкий смешок, и я наполняю наши бокалы, стараясь на этот раз не разлить газировку. – Боже, не могу дождаться, когда уеду из Мейпл-Хиллс.
Больше я ничего не успеваю сказать – у Эмилии звонит телефон.
– Я выйду, чтобы ответить Поппи. У них уже раннее утро. Ты не против, если отлучусь на пять минут?
– Уверена, что за эти пять минут никуда не вляпаюсь, иди. И передай привет.
Эмилия признательно целует меня в висок.
– Ты так говоришь, но меня не убедила. Я вернусь. Напиши, если куда-нибудь отойдешь.
Она с неподдельным волнением идет во двор, чтобы поговорить с Поппи. Я за них рада, правда, но, боже, из-за них я чувствую себя одинокой. Тяжело чувствовать себя третьей лишней рядом с двумя счастливыми людьми. Я довольна своей жизнью и счастлива в одиночестве, но порой меня охватывает тоска, хотя никогда в этом не признаюсь. У меня за всю жизнь не было настоящих отношений, даже не было первого свидания.
В такие моменты трудно не думать, как может выглядеть твоя вторая половинка. Но потом я вспоминаю, какую травму получила от отношений моих родителей, и желание иметь собственные мгновенно испаряется.
Я прочитала столько любовных романов со столькими счастливыми концами, но не могу представить собственный. Хотелось бы надеяться, что он у меня будет, но надежда – это опасная вещь.
Кто-то гораздо умнее меня однажды очень поэтично и остроумно выразился, что любовь – это когда даешь другому власть причинить тебе боль, веря, что он этого не сделает. Но я не представляю, что смогу когда-нибудь так доверять. Если мне захочется страдать, я вполне могу сделать это по собственной вине. Этот навык я оттачивала много лет. Пожалуй, это мой главный талант. Хотя, наверное, когда-нибудь мне захочется кому-то доверять.
Я достаю из сумочки телефон, решив в ожидании подруги притвориться, будто читаю, что говорят о квалификации на Гран-при, проходящей в эти выходные. Бесцельно прокручиваю ленту секунд десять, прежде чем понимаю, зачем на самом деле достала телефон: проследить из поддельного аккаунта за последней подругой отца.
Сейчас это мой любимый способ самоистязания. На радость мне и моим мазохистским наклонностям Нора любит освещать в сторис каждую секунду своей жизни, как тринадцатилетняя девчонка, впервые попавшая в соцсети, а я люблю быть несчастной, наблюдая за ней.
А еще люблю читать о бесцельности жизни, которую она ведет из-за травли и домогательств.
По крайней мере, девяносто процентов импульсивных решений, которые я приняла в прошлом месяце, были вызваны постами Норы о том, насколько чудесен мой отец. И все равно вот она я – снова слежу за ней. Ее лицо заполняет весь экран, оно слишком близко и под ужасным освещением, а потом она перемещает камеру движением, от которого у меня останавливается сердце, и снимает, как папа пакует коробки. Похоже, это происходит в комнате общежития, где живет ее дочь.
Не уверена, что папа вообще знал бы, где учусь я, если бы не платил за обучение.
Ненавижу за ними следить, но не могу остановиться. Всю жизнь я боролась за то, чтобы отец уделял мне время, поэтому смотреть, как он так свободно отдает его другой, – это как удар под дых.
Когда я спросила его секретаршу, будет ли он на моем прощальном завтраке, она ответила «да» и добавила, что он не поехал в Испанию на Гран-при в эти выходные, потому что у него «важные дела». По глупости, еще надеясь, что папа не законченный мудак, я предположила, что эти «важные дела» касаются меня и он хочет попрощаться перед тем, как я уеду на лето. Теперь я знаю, кто для него на самом деле важен, и это опять не я. Я сама себе противна за то, как отчаянно ищу внимания и одобрения, и противно, насколько сильно выбивают из колеи непроизвольные реакции на ощущение брошенности.
В кои-то веки я хочу принять решение, чтобы доставить себе радость, а не потому что что-то вынуждает меня отыгрывать[5].
Заметив боковым зрением,
