Дик Портер - Преданное сердце

"Ну и что? — подумал я. — Что изменится, если некий молодой человек из Нашвилла или некий молодой человек из Нового Орлеана пронесет мяч через начерченную на земле белую линию? Жизнь наша останется прежней. Зачем же я тогда притворяюсь, что мне важно, кто победит? Зачем нормальным людям сидеть на холоде и смотреть, как игроки лупцуют друг друга — особенно если учесть, что и лупцевать они как следует не умеют? Как бы сделать так, чтобы не ходить больше на эти матчи?" Увы, это было невозможно, если, конечно, я не хотел растерять всех своих друзей.

Последнюю домашнюю игру мы проводили с «Теннесси». Я сидел и слушал «Валькирию» и ощущал больший душевный подъем, чем те идиоты, которые размахивали оранжево-белыми шапочками на противоположной трибуне.

Когда футбольный сезон окончился, я перестал слушать оперы — ни жена, ни дочери меня бы не поняли — и лишь следующей осенью вновь обратился к своему тайному пороку. В тот сезон к нам пришел новый тренер, и команда заиграла поприличнее. Очков она потеряла мало, зато по дороге потеряла меня: за игрой смотрело лишь мое тело, а душа была далеко — в "Метрополитен опера". Во время матча с Кентукки, когда мы проигрывали, я вспомнил одну строчку из "Вильгельма Майстера", которая когда-то нравилась Манни: "Die Kunst ist lang, das Leben kurz".[85] Глядя на всю эту бессмысленную суету на поле, я думал, как это верно сказано: жизнь коротка, а искусство вечно. Даже от самых здоровых из тех бугаев, которые бегали сейчас внизу, через сто лет останется только горстка праха, но Моцарт с Верди будут жить всегда. Так с помощью "Метрополитен опера" я протянул и этот футбольный сезон. Каждый раз, включая радио, я объяснял соседям, что слушаю репортаж о другом матче. Во время последней игры, которую наша команда проводила у себя на поле, приятели преподнесли мне подарок — миниатюрный транзистор, перевитый золотистой лентой. Я тут же принялся развязывать эту ленту, чем вызвал всеобщее ржание, а кто-то сказал: "Ну, Дэйвис, ты даешь! Прямо свихнулся на футболе!"

Но не только футбол подсказывал мне, что в жизни моей что-то неладно. Каждые выходные я играл в клубе в теннис, и иногда случалось встретиться с тамошним тренером. У него всегда было наготове множество советов — все исключительно дельные, а некоторые из них могли бы мне помочь. Однажды в субботу — было это в июле семьдесят третьего года — он заметил в моей игре огромное количество ошибок.

"Ты слишком резко подбрасываешь мяч, когда подаешь, — учил он меня. — Ты представь себе, что поднимаешь жалюзи на окне — вот так, аккуратненько, чтобы наверху не заело. Понятно? В момент, когда выпускаешь мяч из пальцев, его нужно контролировать". Или: "Слушай, Хэмилтон, я каждый раз точно знаю, куда ты ударишь. Ты все время смотришь в ту точку, в которую собираешься послать мяч. Опусти голову и гляди на ракетку, когда бьешь по мячу". Или: "Допустим, я играю у сетки, а обводящий удар ты провести не можешь. Что в таком случае надо делать? Надо послать свечу мне налево — вон туда. Либо я вообще не достану мяч, либо мой удар будет для тебя легким". Или еще: "При подрезке слева опаздываешь с ударом. Запястье и предплечье скованы, поэтому ракетке не сообщается нужной скорости. Запястье при замахе следует повернуть так, чтобы оно шло немного впереди головки ракетки".

И много еще чего он говорил в том же духе, и, как всегда, его советы казались разумными, и, как всегда, когда он учил меня, как играть лучше, я начинал играть хуже. В начале матча мы с ним шли гейм в гейм; к тому времени, как он разбирал по косточкам каждое мое движение, я с трудом попадал по мячу. Потом, когда я сидел на веранде, попивая кока-колу, в ожидании парной игры, мне в голову стали приходить приблизительно те же мысли, что и на стадионе. Какой во всем этом смысл? Почему меня или кого-либо еще должно интересовать, как сорокалетние мужчины перекидывают мячик через сетку? Чем удар в площадку лучше удара в аут? Зачем вообще эта сетка? Зачем считать очки? Ведь кто бы ни выиграл или проиграл, жизнь каждого будет идти своим чередом. Эти мысли не оставляли меня, когда мы с Уэйдом Уоллесом безнадежно проигрывали паре, которую, по идее, мы должны были разгромить.

После матча Уэйд сказал:

— Слушай, Хэмилтон, ты сегодня играл, как какая-нибудь школьница. Ты что, с похмелья?

— Нет, просто не в форме.

— Неприятности?

— Да, но не в том смысле, в котором ты думаешь. Не из-за денег и не из-за женщин.

— Из-за чего же?

И тут я рассказал Уэйду все — и про футбол, и про теннис. По тому, как он согласно кивал, я заключил, что он меня понимает. Я легко подыскивал нужные слова, я видел, что они до него доходят. Неужели Уэйд чувствовал то же, что и я?

— Хэмилтон, — сказал Уэйд, когда я кончил, — это какой-то бред сивой кобылы. Ты что, не видишь смысла в том, чтобы побеждать? Да вся жизнь построена на этом. Тот, кто не добивается успеха, терпит неудачу. Разве ты хочешь стать неудачником?

— Нет, не хочу.

— Нет лучше способа научиться побеждать в жизни, чем научиться побеждать в спорте. Покажи мне человека, который не хочет выигрывать в теннис и в гольф, который не хочет, чтобы выиграла его футбольная команда, и я скажу тебе, что не хотел бы иметь такого человека у себя в банке. Ты что, не хочешь продвинуться в жизни?

— Я просто не понимаю, как все это связано с перекидыванием мячика через сетку.

— Отношение человека к спорту влияет на его отношение к остальным вещам. А Симс знает о твоих настроениях?

— Нет, кроме тебя я никому не рассказывал.

— И не рассказывай.

— Неужели тебе никогда не казалось, что спорт — это бессмысленное занятие?

— Да ты что, Хэмилтон, спорт — это единственное осмысленное занятие в жизни. Игра имеет начало и конец, правила всем известны, и результат тоже всем известен. Какие еще нужны аргументы?

— Вот ты большой человек во всяких церковных делах. Скажи, тебе никогда не приходила мысль, что желать побить другого — это не по-христиански?

— Разумеется, не по-христиански. Мы вообще все делаем не по-христиански. Да, я занимаюсь церковными делами, но это вовсе не означает, что я обязан жить по Библии. Христианство — религия для неудачников, и мы до сих пор продолжали бы оставаться неудачниками, если бы жили так, как учил Христос. Никогда и никому я не подставлю другую щеку — и ни один нормальный человек этого не сделает. Не понимаю, чего из-за этого волноваться. Мир сотворен не нами — мы только принимаем его таким, какой он есть, и стараемся максимально использовать имеющиеся в нем возможности. Мне лично нравится одерживать победы и в теннисе, и в гольфе, и в бизнесе — вообще во всем, а если ты устроен по-другому, мне тебя очень жаль.