Прима (СИ) - Ники Сью
20 мая.
Сегодня снова нас унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто по ее мнению недостаточно худой.
“Коровы”, — сказала грубым тоном она. Среди вышедших вперед и я. Мне настолько противно находится здесь, слушать гадости, которые она раз в месяц озвучивает в сторону учениц. К горлу подкрадывается тошнота.
“Ты что себя свиноматкой возомнила?”, — спрашивает она, останавливаясь напротив меня. Затем отворачивается, ответ ей не нужен, и уходит к следующей ученице.
Вечером я рассказываю обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. Об нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают, как учениц. Мы — рабы в глазах педсостава.
“А ты думала, в сказку попала?” — отвечает мама.
“Мне было неприятно”, — кусаю губу и жалею, что вообще рассказала.
“Когда в следующий раз будешь есть, подумай о том, как тебе было неприятно”, — кидает пустую фразу родительница.
Она уходит, а я бегу в туалет. Меня тошнит. От себя. От еды. От балета.
Ненавижу сцену. Ненавижу балет. И училище я тоже ненавижу.
Мама, неужели тебе меня совсем не жаль?
15 октября
Я сижу на занятиях по “классике”, ощущая себя какой-то позорницей. Девочки шушукаются, тайком поглядывая в мою сторону. Они уверены, что женские дни их не коснуться еще какое-то время, но каждая из них при этом жутко боится, когда окажется на одной скамье рядом со мной.
— Задержись, — говорит мне после уроков педагог, Милана Евгеньевна.
Переминаясь с ноги на ногу, вхожу в ее кабинет. Я уже наслышана о том, что должно произойти дальше. Девочки со старших классов между собой это обсуждали, хотя здесь вообще не принято ничего обсуждать.
— Раздевайся, — Милана Евгеньевна скрещивает руки на груди, и смотрят на меня выжидающе. Я испуганно пячусь, пока не упираюсь в стенку.
— Что? — хрипло шепчу.
— Показывай прокладку, — требует педагог.
И я показываю. А потом выхожу из кабинета в слезах. Закрываюсь в туалете и не могу привести себя в чувства. Казалось, что унизительнее постоянных взвешиваний ничего не будет, но нет — ошиблась. Это отвратительно.
Ненавижу балет.
Мам, зачем ты меня отправила в этот ад?
1 марта
Ничего прекрасного в балете нет. Я поняла это сегодня, когда неправильно повторила комбинацию на уроке. Знаю, что ошиблась, но раньше подобной реакции со стороны педагога не наблюдалось.
Она подходит ко мне, хватает за пучок на голове и заряжает пощечину. Я вздрагиваю, в аудитории воцаряется тишина. Мертвенная. Все ждут продолжения. А кое-кто в душе радуется, что досталось не ему. У нас тут нет приятельских отношений, по крайней мере, у меня не срастается. Я — белая ворона. Одинокая, вечно попадающая под раздачу.
— Где ты витаешь? — кричит педагог. — Балет — не игрушки. Это работа! Ты должна пахать как лошадь, пока не сдохнешь. Поняла?
Единственное, что я понимаю из ее слов — не хочу здесь находиться. Хочу бросить балет, перестать подвергаться оскорблениям. И именно об этом прошу маму вечером.
— С ума сошла? — говорит раздраженно она, и даже откладывает свои документы. Ее взволнованный голос заполняет кабинет, пропитывая стены.
— Я не чувствую себя там… счастливой, — бормочу себе под нос.
— А кто сказал, что счастье — важно? Ты должна чувствовать себя первой, лучшей, чтобы все вокруг мечтали быть похожими на тебя. А счастье удел домохозяек.
Она указывает на дверь, и я ухожу. Мир рушится с каждым шагом. И тут еще ты… Стоишь посреди коридора, смотришь на меня. У тебя под глазом фингал, на кулаках ссадины. Слышала, в последнее время, ты часто попадаешь в неприятности.
— Что с тобой? — спрашиваю я, позабыв о своей обиде. Да, мы не общаемся, да, ты ненавидишь меня. Но это не повод пройти мимо. Глубоко внутри я все еще хочу быть твоим другом. Или же семьей. Ведь у меня никого нет. Даже в этом огромном особняке. Я одна. Порой мне кажется, ты тоже один.
Ты не отвечаешь, молча обходишь меня дугой, направляясь к себе. Ничего нового. Но меня передергивает, и я зачем-то спрашиваю тебя:
— Глеб, скажи, — шепчу, опустив голову. — А мама за тебя тоже не заступается?
— Я сам могу втащить кому угодно, — рычишь ты, в привычной манере. Мы стоим спинами друг к другу и не можем видеть лиц. — Ты тоже учись. Или что думала, в сказку попала? — повторяешь слова матери.
— Да, — повышаю я голос. — Я думала, что у нас будет семья. Что за меня будут заступаться.
— Выйди в окно, — с усмешкой отвечаешь ты, засовывая сбитые кулаки в карманы брюк. — Или поставь их на место. Хотя ты такая слабачка, что лучше уж закончить с этой жизнью.
Ты говоришь это совсем как взрослый. Но меня подстегивают твои слова, они цепляют похлеще пощечины, которую я получила сегодня в училище.
— Посмотрим, — произношу, задрав подбородок.
Сегодня, ложась спать, я принимаю решение стать лучшей. Примой. Той, кого не посмеют унизить. Той, кому будут поклоняться, и мечтать станцевать рядом. Я не слабачка. И я докажу это… Тебе докажу.
___ Дорогие читатели! Если вам нравится книги, поддержите ее звездочкой.) Кстати! Все факты, о которых описывает Дашка в своем дневнике были взяты мной из воспоминаний реальных балерин современниц.
Глава 07 — Даша
19 сентября
Летние тренировки не прошли даром — меня при всех похвалили. Выделили и дали хорошую роль в предстоящей постановке.
— Гордеева превзошла себя, — кивает педагог. — Она лучше тебя Лана. Смотри, насколько ты отстаёшь. Позорно.
Лана Кириленко, дочка бывшей балерины, которая с первого дня учебы — первая. Она покосилась на меня, сделав такое выражение лица, словно ее опустили головой в тухлые овощи. Наверное, неприятно слышать такое, особенно публично.
Мне стало, ее жаль, и я даже подошла к ней после занятия, но Лана не пожелала разговаривать.
Теперь я задаюсь вопросом: получится ли у меня однажды взять соло? Тогда мама бы точно обратила внимание на свою приемную дочь и безумно гордилась мной.
1 октября
На выходных с классом мы идем
