К востоку от Евы - Ида Мартин
– Я согласен на всё.
– По три каждого цвета будет некрасиво. Как думаешь?
– Возьми пять белых и по две розовых и зеленых.
– Отлично! Но сначала воткнем зубочистки. – Наташа показала в камеру, как одну за другой распределяет зубочистки по поверхности круга.
В этот день я проснулся с трепетным предвкушением. Было четырнадцатое февраля, Наташина мама вчера уехала в Нижний Новгород, и я знал, что впервые с той ночи, как пек печенье, останусь в ее квартире. Прошло чуть больше месяца, но по ощущениям – десять жизней. Жизней, в которых разделенные половинки неизменно встречаются и соединяются назло всем преградам. Или не соединяются.
Вернувшись из колледжа, я проторчал в ванной больше часа, выбрал свою лучшую рубашку – белую, зауженную, с черными пуговицами и черными отворотами на рукавах, облился с ног до головы Пако Рабаном и таращился на себя в зеркальную дверь у родителей в спальне, не понимая, хорошо ли выгляжу, до тех пор, пока Митя не прогнал меня оттуда.
Он тоже собирался на свидание, но с кем – не говорил. Единственное, что я точно знал, это была не Кулешова.
В подарок он купил бордовые розы и коробку шоколадных конфет в виде сердца. И, в отличие от меня, переживал, понравится ли девушке подарок, сильнее, чем за свой внешний вид.
– А что, если она решит, что это слишком избито и просто? Дурацкие конфеты, не знаю, почему я выбрал именно их, – сокрушался он.
– Думаешь, она ждет от тебя золотое кольцо с бриллиантами?
– Нет, но, возможно, стоило придумать что‑то поинтереснее.
– Билеты в театр?
– Точно! Билеты. Почему ты мне раньше это не предложил?
– А ты и не спрашивал.
– Как думаешь, может, сейчас забронировать онлайн?
– У тебя нет столько денег, чтобы покупать билеты в театр четырнадцатого февраля за несколько часов до начала спектакля.
– Ну ты же мне одолжишь?
– Не одолжу. Теперь ты у нас богатенький Буратино и ездишь на кейтеринговые мероприятия вместо меня. Инна прям без ума от тебя. Хвалит и хвалит. Все уши мне прожужжала, как сильно мы с тобой похожи лицом и какой я истукан, а ты – зажигалка.
– Что, правда? – Митя замер. – Так и сказала, что я зажигалка?
И тут вдруг я все понял. Должен был раньше догадаться, но в сердечные дела брата обычно не лез, а потому и не думал в этом направлении.
– Это Инна?
– Что Инна?
– Ты идешь на свидание с ней?
Митя помялся:
– Ты же не против? У тебя ведь Наташа.
Я хотел сказать, что о таком спрашивают заранее, но решил его не расстраивать.
– Конечно, не против. Только «за»! Одной головной болью меньше.
– Как ты можешь так говорить? – искренне возмутился Митя. – Инна же шикарная!
– И это прекрасно! – Я похлопал его по плечу. – Значит, вы нашли друг друга. Ты ведь веришь в соулмейтов?
– Я? Нет.
– И я нет. Но они все же существуют.
Я смотрел, как Наташа бережно насаживает зефир на зубочистки, и мое бесчувственное сердце таяло от умиления. Когда она была вот так сосредоточена, не хихикала и не суетилась, ее лицо было наполнено возвышенной, божественной нежностью, такой чистой и светлой, словно лик сошедшего с неба ангела. Длинные тонкие пальцы, лебединая шея, засыпанные сахарной пудрой пушистые волосы, маленькая, едва проступающая под кофточкой грудь, губы, напомаженные блеском, и румянец в цвет розового зефира.
– Погоди. – Я забрал у нее из рук последнюю зефирку.
– Что такое? – Она встревоженно вскинула голову.
С легкостью подхватив Наташу, я усадил ее на край обеденного стола и положил на колени большую прямоугольную коробку, обернутую красно-розовой бумагой.
Мы договаривались, что сначала снимем приготовление зефирного букета и уже потом перейдем к подаркам. Но я не вытерпел.
– Открывай!
– Но, Ян, – она смущенно посмотрела на камеру, – мы должны закончить букет. Нас смотрят люди.
– Плевать. – Я отмахнулся. – Смонтируем потом.
– Но это трансляция.
– Как! – Я резко обернулся. – И ты ничего не сказала?
– Это сюрприз. – Она спрыгнула со стола, но коробку не отложила, а вернулась с ней к камере.
– Посмотрим, что это? Уверена, вам так же любопытно, как и мне.
Наташа не торопясь распаковала бумагу и добралась до белой глянцевой коробки.
– Как думаешь, что там?
Присутствие зрителей несколько сбило мой романтический настрой, но я все еще был полон решимости впечатлить ее.
Она покрутила коробку:
– Не знаю. Может, набор ножей? Или сковородок?
– Или пачка огромных макарон, – подсказал я. – Чего еще от меня ожидать?
– Ладно.
Наташа, смеясь, отклеила кусочек прозрачного скотча, фиксирующего крышку, медленно ее подняла, заглянула внутрь и ахнула:
– Невероятно!
– Примерь.
– Прямо сейчас?
– Естественно. Всем интересно посмотреть.
– Сейчас вернусь, – пообещала она и исчезла.
Я воткнул зеленую, последнюю, зефирину на ее законное место.
– Это вообще не в моем стиле, – словно оправдываясь, сказал я в камеру. – Просто чтобы вы понимали. У меня плохое воображение, и я не романтик. Вот только… дофамин творит чудеса. Я сейчас очень волнуюсь, потому что не знаю, что подумает обо мне Наташа. И если она не поймет, считайте меня лузером.
– Наташа поймет, – произнес ее тихий голос за моей спиной, и я обернулся.
Она стояла передо мной в той же белой блузке с открытыми плечами и расклешенных голубых джинсах, но теперь за ее спиной простирались два больших белых крыла.
– Это не фетиш, – сказал я. – Это послание.
– Я знаю.
– Теперь ты можешь лететь куда угодно.
– Теперь я снова смогу найти тебя в следующей жизни. И расколдовать.
– У нас еще вся эта жизнь впереди!
– По крайней мере до завтра точно. – Прижавшись ко мне, она подняла голову и, совершенно позабыв о молчаливых зрителях, поцеловала меня долгим, головокружительным, но совершенно безвкусным поцелуем.
И тут я насторожился.
Взял в руку прядь ее волос и понюхал. Но они не пахли. Ни парфюмом, ни шампунем, ни Наташей – ничем.
– Ты чего? – заволновалась она.
Я кинулся сначала к зефиру, потом к холодильнику. Достал апельсин и тут же большим пальцем сковырнул кожуру.
– Ты чего? – повторила Наташа.
Но апельсин тоже не пах. Я лизнул его. И снова ничего не почувствовал. Вкуса не было.
Выдавил из бутыли кетчуп прямо в рот – результат тот же. Не было вкуса и у соленого огурца, и у шоколада, и у яблочного сока.
– Заканчивай эфир, – сказал я и вышел из кухни.
– Почему ты так расстроился? – Наташа опустилась рядом со мной на диван. – Подумаешь, ковид. Он ведь уже позади. И запах вернется, и вкус. Я понимаю, что готовить ты пока
