Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Когда он сказал Дугу, что Кэрол Эбернати была его любовницей и была еще до того, как он с ним познакомился, Дуг только ухмыльнулся. Когда он добавил, что ее недавняя нервозность, невротическое поведение и припадки почти определенно объяснялись, по крайней мере отчасти, тем, что он хочет с ней порвать — фактически уже порвал, Дуг снова ухмыльнулся. Конечно, определил Грант, ее диктатура и параноидальные формулировки заметно возросли за последние годы, даже за то время, когда ее узнал Дуг. Здесь Дуг кивнул. Но, конечно, добавил Грант, с трудом пытаясь оставаться честным, это могло зависеть — по крайней мере отчасти — от того, что она уже долгое время чувствовала, что Грант постепенно ускользает от нее, а она стареет. Черт, ему плевать, сумасшедшая она или нет. Он не собирается убивать ее или что-то в этом роде. Он хочет одного — избавиться от всего этого. Женится он на Лаки или нет, он теперь все равно знал, что Кэрол — в прошлом, все ушло. Лаки не хочет выходить за него замуж. Единственная проблема с ней, по крайней мере, насколько он сейчас мог сказать, — это то, что она слишком хороша, чтобы быть правдой. У нее были все качества, которых он хотел бы от будущей жены. Все качества! Но когда он пытался описать достоинства Лаки (помимо чувственности и красоты), он терпел постыдную и плачевную неудачу.
Он сам удивился, услышав, как он вот так изливает душу. Теперь он в третий раз говорил с другим человеком о Кэрол. За столько недель. Или это… Нет. Нет, нет. Это второй раз. Он сказал Кэти Файнер, а теперь Дугу. Но до сих пор он вообще об этом не говорил, даже не намекал никому. Даже самым лучшим друзьям. Хотя, надо признать, друзей у него очень мало.
Дуг говорил мало. Под конец казалось, что он гораздо больше заинтересовался — с огромным, даже неприличным вниманием — тем, что думает Хант Эбернати о такой долгой связи Гранта с его женой.
— Господи! Не знаю! Откуда, черт подери, мне знать? Мы никогда об этом не говорили, — сказал Грант. — Но, знаешь, мы стали довольно близкими друзьями за эти годы.
Но это было не совсем так, неожиданно вспомнил он. Они говорили об этом. Однажды. Сидя в машине, точно, как сейчас. Машине Ханта. Только машина не ехала. Она стояла перед домом Эбернати в Хант Хиллз. Они только что куда-то съездили и вернулись или только собирались ехать, и Хант еще не запустил двигатель. Или они специально уединились в машине, Грант не мог вспомнить. Это было в самом начале их взаимоотношений, когда Грант еще жил с ними, задолго до его успехов. Лицо Ханта было остановившимся и жестким, холодные глубоко посаженные глаза уставились прямо вперед, в ветровое стекло. Он долго сидел молча, пока не заговорил: «Я думаю, ты удивлен, зачем я все это делаю, — наконец сказал он, намекая на то, что он делает и сделал для Гранта. Грант молчал, поскольку не знал, что говорить. — Ты должен удивляться, почему я терплю эту «ситуацию», и что же все-таки происходит». На этот раз он даже не ждал ответа. «Так вот, потому, что я пытаюсь помочь Кэрол. Чихать мне на тебя. И на то, что с тобой будет. А ты просто помни, что Кэрол — моя жена. И помни, что я ее муж». — «Конечно», — деликатно ответил Грант. Он был ужасно смущен. Хант сидел и молчал целую минуту, глядя прямо вперед в ветровое стекло. «Просто не забывай этого», — сказал он наконец и открыл дверцу машины, чтобы идти в дом. Или в этот момент он включил мотор? Грант под страхом смерти не вспомнил бы. Он был в полном замешательстве. Но они все же говорили об этом. Если можно назвать это разговором. Но он не собирался обсуждать это с Дугом Исмайлехом.
— Я удивлен, почему он остался с ней? — спросил Дуг. — Почему он просто не выбросил ее?
— Кто знает, — сказал Грант. — Может, привычка? — он начал немного потеть, покраснел и почувствовал себя неуютно. Он хотел, чтобы этого разговора вовсе не было бы. — Я тебе скажу, почему! — с неожиданной яростью сказал он. — Потому что она держит его за яйца, вот почему! Как и меня. Но со мной это уже не пройдет.
— Может, ему это нравится, — сказал Дуг. — Быть рогоносцем.
— Нечто типа мазохизма, а?
— Необязательно. Множество парней такие. Я сам знаю нескольких. — Дуг ухмыльнулся, но глаза сохранили особенное, голодное выражение. — Как ты думаешь, могла ли она трахать и его все эти годы?
Грант вздрогнул.
— Ну, нет. Я никогда так не думал. Полагаю, что нет. — Он не собирался говорить Дугу, что в глубине души сам никогда в это не верил.
— Ты так уверен, что она не трахала никого больше все это время?
— Ну, нет. Нет, — сказал Грант. — Хотя раз уж ты заговорил об этом… Я только сейчас об этом задумался. Но мне просто наплевать, что она делала. Это правда. Если да, это просто делает из меня еще большего паразита, вот и все.
Дуг помедлил с ответом.
— Может, и нет.
В голосе послышалось что-то странное. Грант, держась за руль, бросил на него короткий взгляд и опять начал смотреть на дорогу. Дуг смотрел прямо вперед, откинувшись в угол и скрестив руки на груди.
— Ну, если нет, — сказал Грант, — то это, думаю, ставит меня в еще худшее положение.
— В любой любовной связи выигрывает тот, кто бросает первым, — сказал Дуг. — Закон Исмайлеха.
Грант неожиданно и беспричинно рассердился. Какого хера он воображает, что же он делает? Он что, думает, что знает что-то, о чем не говорит? Это похоже на какой-то полицейский допрос.
— Я тебе верю, но мне бы так было противно жить, — сказал он. Это была полуложь. Часть его существа была довольна и гордилась, что именно он бросает, что именно он не чувствует боли. Он был старшим. Это была старая теория личностного развития «Будь Верхним». Но под этим было более глубокое понимание того, что он, возможно, не смог бы этого сделать вообще, не существуй Лаки. Где же правда? Господи! — Смешно, но моя новая подруга то же говорила мне в Нью-Йорке, — злобно лгал он. — И теми же самыми словами.
— Я думал, что сам придумал, — сказал Дуг. Теперь настал его черед вздрогнуть.
Грант смягчился.
— Может и так. Вы могли придумать независимо друг от друга. Больше я ни от кого не слышал.
Они как раз въезжали в уродливый маленький городишко Фэлмаус, и Гранта окатила волна облегчения. Он преувеличенно внимательно склонился над рулем и вытянул шею, как будто с интересом рассматривал улицы, чтобы оборвать беседу.
— Ну и дырища, — пробормотал он.
— Да. Не хотел бы быть полевым ниггером и жить здесь, — сказал Дуг.
Где же правда? Правдивая правда? Правдивая правда была в том, что Декамерон Л.Грант, гой, англо-саксонский белый протестант со Среднего Запада (люди которого и приплыли на «Мэйфлауэр», и встречали судно, как обожал говорить его дед — на четверть индеец Чероки) хотел, чтобы все в мире любили его. Или если не любили бы, то хотя бы он им нравился, и он думал, что он достойный парень. Даже Дуг Исмайлех, о котором меньше думать, чем он думал, просто невозможно. И все остальные. Это довольно трудно, когда с одной стороны — красный Китай, а с другой — правительство США. Или два мужских существа у одного чрева. Фу-у-у. Он продолжал притворяться, будто увлечен осмотром.
