Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Грант намеренно не отвечал. Он знал, да и все знали уже минимум четыре года, что у Дуга греко-армянские родственники, у которых ресторан и маленький отель в Монтего-Бей. Они приехали туда из Флориды сразу после войны. Дуг вечно рассказывал о них и собирался писать пьесу.
— Итак, — оживленно продолжала Кэрол, — я подумала, что хорошо было бы, если б вы оба туда съездили на недельку. Это снимет здешние «тревоги» у Эвелин. И вы можете подобрать пиздюшек и хорошо покутить. Это могло бы помочь сознанию Рона освободиться от маленькой нью-йоркской писюшки.
— По мне, так ладно, — сказал Дуг и взглянул на Гранта.
— Я думаю, это прекрасная мысль, — ледяным тоном сказал Грант. — Я готов ехать сегодня же, немедленно. Чем скорее, тем лучше. — Он встал.
— Там вы ощутите себя самими собой, — улыбнулась ему Кэрол. — Может быть, ты даже снова захочешь работать.
Это был один из привычных ее методов «личного контроля»: внушение чувства вины, что он не работает, не «творит», более того, идеи, что ни у кого из «ее мальчиков» нет силы воли, чтобы работать без ее хлыста над ними. Грант не собирался на этот раз спускать.
— Сомневаюсь, — холодно сказал Грант. — Я еще не нанырялся, сколько хочу. — Он глянул на Дуга. — Думаю, я смогу взять у Бонхэма акваланг и немного там поплавать?
— Прекрасная мысль, — ответил Дуг.
— Здесь всего семьдесят пять миль, — сказала Кэрол. — Вы можете отправляться днем.
— Лучше немедленно, — сказал Грант. — Сегодня утром. — При этих словах он положил салфетку на стол и пошел в комнату собираться. Когда он брел наверх по огромной лестнице, то слышал, как Дуг и Кэрол о чем-то быстро переговорили, а потом Дуг пошел за ним.
Автомобиль они взяли напрокат. Пока Дуг занимался этим, Грант прихватил несколько баллонов и акваланг в магазине Бонхэма.
— Все в порядке. Я включу все это в счет, — ухмыльнулся Бонхэм. — Там есть парень по имени Уилсон, у него есть компрессор, и можно перезарядить баллоны, если понадобится.
Через полтора часа после того, как Грант положил салфетку на стол, они уже выезжали из города по северной дороге.
16
В тот момент, когда он проснулся в отеле в ужасном похмелье, он знал, что хочет ей позвонить, и начал слепо искать телефон еще с закрытыми глазами и не отрывая головы от подушки. Взяв телефонную трубку, он открыл глаза и уставился на нетронутую, ненадушенную, не измазанную помадой подушку рядом со своей. Он до сих пор продержался. Сколько же? Три недели! И он сыт по горло всем, почти всем.
С одной стороны, он ощущал, что это слабость. Звонить ей. Он сам, один, хотел бы проделать все эти дела с нырянием и сосредоточиться только на этом. Но он был слишком слаб даже для этого. Не смог пробыть без шлюхи три недели или месяц без того, чтоб не погрузиться в самоубийственное уныние. Но ему плевать. Он заказал разговор (сахаристо-сиропный голос сообщил, что придется подождать тридцать — сорок минут), перевернулся на спину и уставился в потолок, презирая свою слабость.
Фальшивый и профессионально счастливый голос телефонистки, требуемый по курсу подготовки персонала компании, заставил почувствовать себя одиноким и вызвал такую же тошноту, как и все его последние заботы. Должен бы привыкнуть к ним. Не смог. Он еще раз бессмысленно пробежался по всем своим проблемам: Кэрол Эбернати и ответственность (когда она перестанет его мучить); этот проклятый белый дом-слон в Индианаполисе, который ему больше не нужен и который обошелся ему ценой счастья; финансовые проблемы (стыдно зарабатывать, как он, и не иметь ни гроша капиталовложений; и он уже беспокоился из-за предстоящего счета Бонхэма); еще одна, главным образом связанная с питьем, проблема с Дугом Исмайлехом (и другими художниками этого особенно пьющего типа).
Как смотаться из. Индианы? Как достать денег, чтобы позволить себе жить в другом месте? Как выйти из плавания, в которое он уже вошел? Как войти в Лаки? Это проблема? Ну, он не собирался жениться на ней. Он возьмет ее в Кингстон на некоторое время, а там видно будет. Как избавиться от Дуга, который ему нравится и которого он не хотел обижать, по крайней мере — временами? Вот сейчас Дуг твердо и недвусмысленно перепихивается с потрясающей натурщицей в соседней спальной, соединенной с его комнатой общей ванной, шум воды в которой трижды будил его ночью, вернее, наверное, утром, когда она принимала душ. Грант взглянул на белоснежную несмятую подушку рядом с собой и затосковал по Лаки. Он, должно быть, влюбился по-настоящему.
По дороге сюда он поговорил с Дугом о Кэрол Эбернати. Грант никогда не был в Монтего-Бей. Дуг знал Мо-Бей, но не был в Ганадо-Бей, так что дорогу они не знали. За рулем сидел Грант. И, возможно, из-за того, почти точно из-за того, что он вел машину, он неожиданно осознал, что говорит, говорит и говорит о Кэрол Эбернати, об искусстве и жизни, о своем прошлом, о Лаки. Как это частенько случалось, автомобиль и дорога, движение пейзажа за окном, шум ветра гипнотизировали его, и он говорил, говорил.
Сама поездка была прекрасной. Дорога почти все время шла вдоль ярко сверкающего и мерцающего под ярким тропическим солнцем моря. На суше почти повсюду густые поля зеленого тростника покато взбегали к поросшим лесами и джунглями горам, то отступавшим на несколько миль вдаль, то приближавшимся на сотню ярдов к дороге. Уродливыми были лишь деревни и городки. Пыльные, кое-как построенные и ветхие, если не считать одного-двух зданий богатых плантаторов, не видных из-за высоких заборов, они появлялись через правильные промежутки времени, как бесформенные жемчужины, запутавшиеся в ожерелье. Облупившаяся реклама и погнутые неоновые трубки вдоль центральных улиц. Побитые машины, будто здесь никто не умел управлять или ухаживать за ними. Частички грубых очертаний цивилизации, от которой туристы-отпускники сбежали, но она неизбежно должна была прийти и сюда, принесенная ими же самими или теми, кто их обслуживал. Все туристические отели вдоль побережья, как они заметили, были красивыми, современными, и их было много. Между Очо-Риос и заливом св. Анны они остановились у Ревущих Водопадов, чтобы выпить пива в полуразвалившемся, грязном, заваленном жестянками ларьке на прохладной, поросшей папоротником полянке за гигантской каменной лестницей, через которую неумолчно хлестала вода, и съели бутерброды, которые заставила взять Эвелин, потому что ларек был жутко грязным. Потом Рануэй-Бей, Дискавери-Бей, Рио-Буэно, Фелмаус. И над всем был разлит необычно резкий запах сгоревших дров, которые использовались черными крестьянами для всего: от приготовления пищи до подогрева воды для мытья.
