Две секунды после - Ксения Ладунка
На правую руку у нас уходит час, на левую — чуть меньше. Мы не делаем перерывов, потому что я хочу как можно скорее прибежать к Тому и показать результат. Когда заканчиваем, я не могу усидеть на месте и сразу после того, как Мария закрывает мои руки пленкой, срываюсь в соседний кабинет.
Чуть приоткрыв дверь и заглянув внутрь, загадочно говорю:
— Мы закончили, а вы?
Том с интересом оглядывает меня:
— Осталось чуть-чуть. Заходи.
Улыбаясь, я приближаюсь к нему, но руки прижимаю к себе так, чтобы он видел только тыльную сторону. Тому делают татуировку на бицепсе, и, вглядевшись, я понимаю, что перекрывает он имя — Марта.
Ох.
Какая неожиданно хорошая новость.
Вместо ее имени у него на руке теперь большая синяя роза, опутанная змеей. Красиво. Том дает мастеру отмашку на перерыв и обращается ко мне:
— Показывай.
Не сдерживая улыбки, я выпрямляю руки и свожу их вместе.
Том хмурится, а потом смеется. Мои татуировки простые, но в то же время много значат: на одном предплечье кот Том, а на втором — мышь Джерри. Том тянется за Джерри, но тот насмешливо убегает от него, никак не позволяя себя поймать. Однажды я сравнила нас с ними и по реакции Тома вижу, что он помнит это.
— Это ты, — киваю на кота. — А это я, — на мышь.
— Черт, Бельчонок, иди сюда, — он берет меня за запястья, притягивая к себе, и целует.
Улыбнувшись ему, я отвечаю, прижимаясь, и аккуратно обнимаю за шею, чтобы не надавливать на тату. Мы долго целуемся, и я до боли в сердце люблю его в этот момент, а он также сильно любит меня. Я чувствую его отношение в твердых, уверенных руках, которые держат так крепко, будто хотят впечатать меня в себя. Прервав поцелуй и заглянув мне в глаза, Том говорит:
— Ты больше от меня никуда не убежишь.
Я ухмыляюсь, делая вид, что это я решаю, бегать мне или нет, но на самом деле соглашаюсь с ним. С силой сжав его в объятиях, говорю:
— Я люблю тебя.
— И я тебя, Бельчонок, — тихо отзывается Том.
* * *
Я внимательно наблюдаю, как Давид заканчивает Тому татуировку, как аккуратно выводит линии, работая машинкой. Закончив и обмотав рисунок пленкой, он спрашивает меня:
— Хочешь попробовать?
— Попробовать? — удивляюсь я. — Да, конечно! Но как?
Давид рассказывает о существовании искусственной кожи специально для тренировок тату-мастеров, даже достает и показывает ее, уже полностью готовый отдать в работу, но неожиданно в диалог вступает Том:
— Можешь попробовать на мне.
— С ума сошел? — смеюсь я. — А если у меня дернется рука?
Он сводит брови:
— Ну и что?
Я отставляю шутки в сторону:
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
Поморгав от удивления, я несколько секунд прихожу в себя от такого предложения. Сквозь волнение и мандраж от осознания ответственности, говорю:
— Но я не знаю, что…
— Да что угодно, — отмахивается Том. — Давай, Белинда, не бойся. Ты хорошо рисуешь, я видел.
Сглотнув, я все же решаюсь попробовать. Просто не могу упустить возможность оставить на Томе след! Даже если я умру от страха, когда буду делать это, я должна.
Говорю Давиду, что готова. Он рассказывает, как делать эскиз, как переносить его на кожу, какие меры безопасности нужно соблюдать. Приступив к подготовке, я старательно вывожу на бумаге красивыми буквами: «I Love You». Рисовать все же не решаюсь — для начала надо попробовать что-то простое.
Том доволен и тоже воодушевлен. Ему нравится эскиз, хотя, я думаю, что даже если бы тот был ужасен, Том не подал бы виду. Дело ведь не в том, как я это сделаю, а в том, что я вообще это сделаю. Прежде всего, это эмоции.
Выбирая место, я сначала думаю о плече, но потом предлагаю шею — там, у Тома, татуировок нет, он предлагает сделать ее у самого основания над плечом. Это довольно заметное место, но перенося эскиз на кожу, мы уже просто веселимся и не думаем об этом. Объяснив, как держать машинку, Давид включает ее, и я дергаюсь, когда та начинает вибрировать.
— Она не вылетит у меня из руки, когда я нажму? — опасливо спрашиваю я.
Посмеиваясь, Давид говорит:
— Не знаю, держи крепко.
Том нервно хихикает. Мастер рассказывает в последний раз: сильно не давить, машинку держать под углом в девяносто градусов, не рисовать сплошными линиями, убирать излишки краски.
Сделав глубокий вдох для успокоения, я аккуратно прислоняю иглу к коже Тома и провожу первую линию. Смахнув краску салфеткой, оцениваю свою работу: сойдет.
— Отлично, продолжай, пока рука не устала, — командует Давид.
Облизнув верхнюю губу, я вырисовываю линии дальше и понимаю, что мне нравится. Это занятие увлекает меня и к тому же оказывается не настолько сложным, как кажется на первый взгляд. Том терпеливо ждет, стойко вынося все неудобства, связанные с моим непрофессионализмом.
Выведя последнюю букву, я оцениваю работу целиком и добавляю пару штрихов. Мне нравится, как получилось. Просто красивая надпись, гласящая о моей любви к нему. Приятно видеть это на его коже. Выключив и отложив машинку, я говорю, улыбаясь:
— Теперь у тебя есть татуировка на шее! Поздравляю!
Давид дает Тому зеркало, и тот внимательно рассматривает рисунок.
— Детка, ты настоящий талант, — то ли серьезно, то ли шутя, говорит он.
— Не благодари, — отмахиваюсь я.
Мы смеемся, а потом Том обнимает меня за талию и целует.
— Спасибо. Мне очень нравится.
— Мне тоже понравилось, — киваю я. — Пусть теперь все на свете знают, что я люблю тебя.
Чмокнув его в губы, я заканчиваю работу: обрабатываю рисунок антисептиком и накладываю пленку. Чувствую себя очень счастливой, это самый лучший опыт в моей жизни за последние пару лет. У меня неожиданно появились татуировки, я сама побывала в роли тату-мастера, а Том стал моим подопытным. Звучит прекрасно — полностью отражает, какие мы с ним отбитые и безрассудные!
* * *
Дальше происходит абсолютное безумие: мы проезжаем десять городов за две недели. И если в Лиссабоне и Барселоне мне удалось прогуляться, то все остальное я увидела только из окна автобуса. Как и говорил Бен, множество городов слились в один.
Я не играю концерты, но от такого темпа все равно устаю, а о состоянии «Нитл Граспер» могу лишь догадываться. Мы въезжаем в Париж, чтобы наконец-то отдохнуть, и как только заселяемся в отель, я сгребаю в кучу наши с
