Шанс #3 - Полин Лиман
– Игорь просил передать, что ты теперь его новый кумир, – лукаво улыбнулся Осадчий и положил телефон на прикроватную тумбочку.
– Как у него дела? – потянулась в кровати Ева, подставляя макушку для поцелуя и жмурясь от удовольствия.
– Вообще-то мы не разговаривали больше месяца, но он услышал новости о фабрике и решил сам позвонить.
– Не разговаривали? Почему?
– Он был не в восторге от того, что я «потерял лучшую женщину в своей жизни». Между прочим, это почти дословная цитата. – На щеках Осадчего (или Еве сейчас показалось?) проступил едва заметный румянец.
– Что, прямо так и сказал?
– Да. И был абсолютно прав, – произнес Никита и коснулся губ, уже припухших от поцелуев.
Некоторое время они лежали молча, обнявшись, наслаждаясь вновь обретенной близостью. Ева с удивлением думала, что это один из редких моментов, когда она не борется с призраками прошлого и не изводит себя тревожной неизвестностью будущего, а целиком отдается настоящему: теплым рукам любимого мужчины, его размеренному дыханию, мягкости сатиновых простыней…
Опершись на один локоть, она слегка приподнялась в кровати – ровно настолько, чтобы видеть внимательные синие глаза и густые брови. Пальцами провела по короткой щетине, поднялась к высокому лбу, аккуратными движениями разглаживая новую, незнакомую ей морщину.
– Мммм… – от удовольствия Никита закрыл глаза.
Несколько минут Ева заботливо гладила лоб и виски, будто хотела прогнать тревожные мысли из его головы. Дыхание замедлилось, казалось, он уснул.
– Я все думаю о фабрике, – внезапно произнес Никита и открыл глаза. – На CNN нас назвали «хайтек-рабовладельцами». Теперь придется долго отмываться.
– Это несправедливо… Ты не должен отвечать за поступки Алекса.
– Все будет в порядке. – Никита коснулся губами ее запястья. – PR-служба уже работает вовсю. Я не собираюсь ничего скрывать, в суде выступлю как свидетель обвинения. В конце концов, хуже всего пришлось рабочим. Каждому из них мы выплатим компенсацию.
– Думаешь, этого будет достаточно?
– Не знаю. Игорь говорит, что медиа нас линчуют. Хорошо, он сам не считает меня злодеем в этой истории, – усмехнулся Никита. – Вообще, когда ты увидишь его, не узнаешь: повзрослел, работу нормальную нашел, девушку завел.
– И что, больше не ерничает над твоим всемогуществом? Я даже соскучилась по вашим пикировкам.
– Не волнуйся, скоро сама увидишь.
Никита сел в кровати, глядя на Еву с тщательно скрываемым волнением, и добавил:
– Послезавтра мы летим в Сан-Франциско. Ты ведь согласна?
* * *
Все тридцать шесть лет гиперответственность и напряжение были привычными способами Никиты контактировать с миром. Он не любил спонтанность и резкую смену планов. Был свято уверен, что настоящий успех заслуживают только праведные трудоголики, не расслабляющиеся до конца ни на серфинге, ни в клубе, ни посреди карнавала в Рио. Набивший оскомину американский девиз «no pain – no gain» проник ему под кожу, чтобы навсегда там остаться, как татуировка, сделанная в молодости, от которой и хотел бы избавиться, но уже не можешь.
Признание собственных успехов последние двадцать лет было для него недостижимо, этого слова из девяти букв в лексиконе Никиты Осадчего практически не существовало. Как не существовало, уж если говорить честно, и способности идти на компромисс. Но последний год научил многому, и не только его – по крайней мере, так хотелось думать.
Рядом с Никитой Ева тоже осторожно делала шаги по новой, неизвестной прежде территории, где можно было рассчитывать не только на себя. В тридцать два года она впервые примерила мысль, прежде недоступную: ее – достаточно. Неидеальной, местами раненой, ошибающейся, не заработавшей миллиарды, не ходившей по подиуму, без Нобелевской премии и «Грэмми», – достаточно. Не нужно пытаться заслужить любовь, сбивая руки и ноги до крови.
Рядом с Никитой Ева могла быть настоящей, хотя она и сама не до конца понимала, что именно вкладывает в это слово. Она с удивлением обнаружила, что порой их с Осадчим дуэт отлично работает по принципу «ключ в замок»: ее вечное чувство грядущей беды и его способность к деятельной заботе; его легкая алекситимия и ее умение разворачивать Никиту в сторону эмоций… Только лишь это объединяет их в пару? Или люди оказываются в отношениях, потому что за всеми внешними различиями таится глубоко спрятанное сходство? В конце концов, они с Никитой – дети, отчаянно нуждающиеся в родительской любви, признании и похвале, желающие быть замеченными…
Или же правда в том, что нас влечет к партнеру его темная сторона? Очевидно, Ева шла на знакомый «запах» отвержения: именно холодная часть Никиты была для нее понятной и, вопреки формальной логике, такой притягательной. Какая именно персональная тьма резонировала Никите, Ева точно сказать не могла. Возможно, ее «священный гнев» по отношению к мужчинам и манера соревноваться с ними, стремясь выиграть любой ценой, даже уничтожив противника, бросали вызов Осадчему и потому влекли его.
Однозначного ответа не было. Ясно только одно: Сан-Франциско станет испытанием их новообретенным отношениям.
Разумеется, Ева не питала иллюзий, что Никита в один момент избавится от желания контролировать каждый шаг и принимать решения за двоих, не советуясь с ней. Но вчера он, возможно, впервые спросил ее, а не поставил перед фактом – это давало надежду. Рано или поздно они научатся договариваться, искать компромиссы, дело лишь в цене – какими будут сопутствующие потери. Никита обрадовался, когда она согласилась лететь в Сан-Франциско – неожиданно, без возражений и споров. И девушка тоже предвкушала дни и ночи в Mon Trésor, наполненные смехом и поцелуями.
Признавшись ему в любви, Ева чувствовала себя одновременно и сильной, и уязвимой. Лишь в одном не было сомнений: эти три слова сделали ее свободной. Наконец-то вещи названы своими именами, и она абсолютно честна – с собой и Никитой. Конечно, ей хотелось бы услышать ответное признание, но Осадчий – точно не из тех, кто разбрасывается подобными словами. Ева это понимала и готова была ждать, надеясь, что не постареет к тому времени. Прямо сейчас она выбирала своего сложного мужчину, которого невозможно нарисовать только одной краской.
В гостиничную дверь постучали, и настойчивый звук не стихал почти минуту. В сумбурном ритме Ева не сразу разобрала припев I Was Made for Lovin' You. В животе у девушки заплясали бабочки, как
