Как поцеловать кинозвезду - Дженни Проктор

— Я не хотела портить вам вечер, — говорит она.

— Не волнуйся. Мы просто болтали. Ничего важного.

Она кивает.

— Я, эм… — Она поднимает глаза, тяжело выдыхая. — У меня была целая речь, и теперь я вообще ничего не помню. Хотя нет, вру. Одну вещь я помню.

Она поднимает глаза и смотрит прямо на меня. В её взгляде — надежда, и у меня бешено колотится сердце.

— Да? Что именно?

Она улыбается, нежно.

— Я тебя люблю.

Я закрываю глаза, позволяя этим словам наполнить меня.

— Думаю, я с самого начала где-то внутри знала, что рано или поздно влюблюсь, — продолжает она. — Но мне было страшно, Флинт. Страшно, что меня ранят. Что всё будет слишком. Что я потеряюсь в мире, гораздо большем, чем тот, который я сама себе создала. Этот страх заставил меня оттолкнуть тебя. Но я не продержалась и двенадцати часов, прежде чем поняла, что жить без тебя ещё страшнее.

Она делает шаг ко мне.

— Я хочу нас. Я хочу тебя.

Я хочу сказать ей так много.

Но не могу вымолвить ни слова, пока не держу её в объятиях.

Я бросаюсь к ней. Она сама бросается ко мне навстречу. Я подхватываю её и кружу в воздухе, прижимая крепко к себе, потом медленно опускаю на землю, не отпуская.

Её руки ложатся мне на лицо, и она поднимается на носочки, чтобы поцеловать, но останавливается в сантиметре от моих губ.

— Ты ведь ещё ничего не сказал, Флинт.

— Я тебя люблю, — шепчу я. — Я тебя так сильно люблю.

Она улыбается, её нос касается моего.

— А я люблю тебя.

Когда наши губы наконец-то соприкасаются, всё снова ощущается как наш первый поцелуй. Всё то же пламя, всё то же возбуждение и трепет — но теперь есть ещё нечто большее.

Теперь в каждом прикосновении, в каждом касании её кожи к моей — обещание. Я отстраняюсь, поднимая руки к её лицу.

— Послушай, я должен тебе кое-что сказать.

Её глаза медленно открываются.

— Хорошо.

— Пойдём внутрь, присядем.

Она удивлённо поднимает брови и закусывает губу.

— Всё в порядке, честно. Просто пойдём.

Я оставляю её на диване и бегу в кабинет, где хватаю напечатанный для неё список. Возвращаюсь в гостиную и сажусь рядом.

— Это тебе.

Она берёт лист бумаги, хмурится, вчитываясь.

— Пришлось немного побегать. И сделать кучу звонков. Марк и Дейдра помогли — у них много связей. Но все эти организации сейчас располагают грантами и заинтересованы в том, чтобы увидеть твоё предложение.

Одри поднимает взгляд.

— Это ты всё сделал?

— Ну, Марк многое сделал. И никаких гарантий нет. Но в Калифорнии есть деньги. И много экологов, которых волнует, как развитие влияет на…

Она прерывает мои слова поцелуем, запуская пальцы в мои волосы. Я мог бы продолжать это всю ночь, но я ещё не всё ей показал. Осталось кое-что. Я отстраняюсь, но она удерживает меня, ладонями касаясь моего лица.

— Не верится, что ты всё это сделал, — говорит она. — Флинт. Это потрясающе.

— Как я и сказал, никаких гарантий.

— Я знаю, — быстро отвечает она. — Знаю. Но с этого можно начать.

Я вскакиваю с дивана, не скрывая радости. Хочу, чтобы Одри увидела, как сильно я воодушевлён — и этим проектом, и нами.

— Ладно, у меня есть ещё кое-что.

Она смеётся.

— Что на тебя нашло?

Я иду в спальню и достаю пакет из магазина Feed 'n Seed с верхней полки комода. Возвращаюсь в гостиную и ставлю его на спинку стула. Затем вытаскиваю камуфляжный свитшот, который купил по дороге домой.

— Сегодня взял. И кепку тоже. — Я достаю бейсболку с листвой по краю — точь-в-точь такую, как была на ней, когда я впервые её увидел, прячущуюся на тропе. — Подумал, если вдруг захочешь снова пойти понаблюдать за белками или птицами, я тоже смогу пойти с тобой.

Она долго смотрит на меня, глаза сияют.

— Флинт, — наконец произносит она. — Это самое доброе, что кто-либо когда-либо для меня делал.

Я облизываю губы и поспешно возвращаюсь на диван, беру её за руки.

— Одри, я знаю, моя жизнь большая, напряжённая и порой откровенно дурацкая. Но я влюбился в биолога. И я никогда не хочу, чтобы ты перестала им быть. Я тебя вижу, понимаешь? Твоя жизнь не исчезнет в моей, потому что я этого не допущу. Она для меня слишком важна. Ты для меня слишком важна.

Она улыбается сквозь слёзы, потом долго-долго меня целует.

Позже, когда мы лежим на диване, а Одри уютно устроилась рядом, она поднимает голову и кладёт подбородок мне на грудь.

— Знаешь, ничего страшного, если часть моей жизни всё-таки сольётся с твоей.

— Да? Какая именно?

— Ну… если мы дойдём до того момента, когда будем выбирать дом, то я выбираю этот.

— Приятно знать, — улыбаюсь я.

— Но сразу предупреждаю: если ванная в главной спальне окажется не такой красивой, как гостевая за твоим кабинетом, я буду пользоваться гостевой. Мне она даже снилась.

— Она классная, правда? — Я наклоняюсь и целую её в лоб, до сих пор не веря, что теперь могу её целовать — что она этого хочет. — Но поверь, душевая в главной тебе тоже понравится.

Она улыбается.

— Уже не могу дождаться, когда её увижу.

А я не могу дождаться всего остального. Всего, что нас ждёт вместе.

Одри опускает голову и прижимается ко мне, выдыхая с довольным вздохом.

Я сделал много потрясающих вещей в своей жизни, встречал множество невероятных людей. Но нет ни единого сомнения: ничто из этого не сравнится с этим.

Эпилог

Флинт

Одри никогда не была такой красивой.

За последние три года она блистала на красных дорожках не меньше полудюжины раз.

Она захватывала дух в день нашей свадьбы.

Она выглядела ослепительно, когда впервые взяла на руки нашего сына, волосы прилипшие к её вспотевшему лбу.

Но сегодня… Сегодня что-то по-другому. Или, может, дело в том, что каждый раз, когда я на неё смотрю, она становится ещё красивее, чем была вчера.

— Ну как? — спрашивает она, поворачиваясь от зеркала гостиничного номера. — Мне кажется, грудь вот-вот выпадет.

— Никуда она не выпадет, — говорю я. — Ты выглядишь потрясающе.

Она ворчит, поправляя лиф платья.

— Серьёзно. После беременности они вообще не такие, как раньше.

Я подхожу к ней сзади, обнимаю за талию, целую ключицу.

— Ты идеальна. Твоё тело — идеальное.

— Но как насчёт баланса? Я хочу выглядеть профессионально, но в то же время… ну, женщиной.

Я поворачиваю её лицом к себе, руки на её плечах.

— Одри. Ты будешь самой