Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
То, что он увидел, едва вновь не сбило дыхания, которое едва удалось восстановить. Он был в необъятной пещере по меньшей мере в шестьдесят футов высотой. Ясно было, что дно здесь примерно на десять футов ниже уровня песка в наружном проливе. С места, где он сидел, другой край пещеры терялся в туманной мгле. Сквозь дюжину дыр в тусклом потолке врывались под разными углами зеленоватые солнечные лучи и упирались в песчаное дно или в скалистые стены. Каждый луч, отражаясь от дна или стен, высвечивал странные, диковинные коралловые скульптуры. Дух не просто захватывало, это было похоже на оцепенение в каком-то чужеземном соборе на другой планете, где жители иного мира с их непостижимой архитектурой и немыслимой скульптурой веками строили и украшали этот храм, посвященный неведомому богу.
Грант неожиданно снова испугался, но на этот раз не физически, а духовно. На мгновение он забыл, что находится под водой. Там, на скале, разве это не четырехглавый Великий Святой, которому они поклонялись? А этот семидесятиглазый монстр, огромная голова почти без тела, лежащий на песчаном дне, это разве не Само Великое Бытие?
И как всегда, когда он еще мальчиком бывал один в пустой церкви или когда уже взрослым оказывался один в великих соборах Европы, Грант ощутил начало эрекции в сумрачной тишине. Уединение? Покой? Или сумрак высокого потолка? Или, может быть, близость Бога? Близость Непознанного? Он, смутившись, слегка отодвинулся, испугавшись, что Бонхэм заметит происходящее под плотным маленьким бикини, и чувство начало спадать. В любом случае одно он понял определенно. Когда-нибудь он приедет сюда один, обязательно приедет и обязательно один, даже если придется арендовать гребную шлюпку и акваланг у конкурента Бонхэма, нырнет, снимет эти проклятые плавки, оплывет абсолютно голым и с эрекцией всю пещеру, затем сядет на эту поганку, яростно помастурбирует и посмотрит, как молочное семя будет вертеться и извиваться в зеленой воде, которая сама извивается вокруг тела при малейшем движении.
Может быть, он наймет местного жителя, не имеющего отношения к подводному плаванию. Полная секретность, тайна, мысль о местном жителе наверху и о себе, о том, как он внизу мастурбирует, создавали щекочущее возбуждение. Но не слишком ли это хвастливый план для начинающего ныряльщика: конвульсировать под водой? Ну, там видно будет. Мысль о мастурбации заставила подумать о новой девушке из Нью-Йорка. Она, как выяснилось, любила его.
Бонхэм снова мягко прикоснулся к его плечу, и Грант ощутил чувство вины. Оглянувшись, он увидел, что тот показывает одной рукой вверх, а другой подзывает к себе. Когда Грант, пожав плечами и разведя руками, спросил: «Почему?» — Большой Эл показал на часы. Грант глянул на свои и увидел, что они уже тридцать две минуты под водой. Он удивился. И это напомнило ему о другом. Во время последних вдохов Гранту показалось, что дышать с каждым разом становится чуть труднее, но разница была столь мала, что он решил, что это ему кажется. Он попробовал еще раз и обнаружил, что втягивать воздух стало намного труднее. К нему неожиданно вернулась нервозность неофита. Но ведь никто не трогал резервного клапана?! Схватив нагубник одной рукой, а другой показав на баллон, Грант напряг грудь, как бы задыхаясь. Бонхэм кивнул. Но потом он помахал руками, показывая: «Все в порядке, не беспокойтесь». Показав, чтобы Грант следовал за ним, не включая резерв, он, как птица, взлетел одним прыжком с поганки.
Но больше он походил на крылоногого Меркурия, чем на птицу, подумал Грант. Он уже больше не нервничал. По крайней мере, под водой он сейчас полностью доверял Бонхэму. Секундный гнев из-за узкого входа был уже забыт.
Над головой Большой Эл плыл по длинной диагонали через зеленый собор, Он не повернул направо, к расщелине. Грант верно заключил, что есть другой вход — и это ему понравилось, ибо возвращаться в щель как-то не хотелось. Когда он поднялся по длинной диагонали, воздух в баллоне расширился, раз давление уменьшилось, и дышать стало легче. Он понял, почему Бонхэм показал, что волноваться не надо. Резерв им бы понадобился, вспомнил он прочитанные книги, только если бы снова нужно было погружаться; Грант вспомнил о необходимости дышать чаще по мере подъема, чтобы избежать закупорки сосудов воздухом, а когда он глянул на автоматический счетчик давления, проданный Бонхэмом, тот показывал, что о декомпрессии думать не надо. Итак, они уходили. А скорее — возвращались.
В десяти ярдах от Него Бонхэм пересек косые лучи солнца, ярко вспыхивая в лучах и почти исчезая в промежутках. Грант не удержался, остановился и оглянулся. Он ощущал любопытное печальное спокойствие, потому что он вынужден был уходить. Но когда он глянул, то увидел, что находится уже в сорока-пятидесяти футах от дна, и поганку уже не было видно. По секундному щекочущему возбуждению в паху он еще лучше осознал, что, очевидно, он все же вернется сюда, опустится во мглу и, сидя на поганке и глядя вверх, будет мастурбировать. Играть с собой, перевел он мысль на жаргон родителей. И поплыл дальше.
Бонхэм впереди повернул в арочный тоннель почти что на потолке пещеры и ждал его. В конце тоннеля виднелся свет, и это вместе с широким пространством дало возможность легко поплыть вперед, сквозь тоннель, обратно к миру.
Но плавание еще не закончилось. Эмоционально, возможно, и да, но они должны были еще вернуться на катер. Бонхэм и не подумал всплывать, он огляделся (он и в самом деле знал район, как задний двор своего дома) и поплыл над скалой, из которой они только что выплыли и которая менее чем на десять футов подходила к поверхности. Грант не видел ни катера, ни якорной цепи, но Бонхэм, ясно, плыл к ним. Под ними расстилались лохматые, запутанные, захламленные коричневые постели из кораллов и водорослей. Но сейчас, после пещеры, их вид утомлял. Трудно поверить, что они были внутри этой горы и что вход чертовски близок. Печаль прощания сейчас, при солнечном свете и над яркими кораллами в открытой воде, постепенно перерождалась в бешеный подъем чувств. Поверхность была всего в нескольких футах от него, и он, как в серебряном неспокойном зеркале, видел невероятно искаженных себя и Бонхэма, отражающихся от внутренней стороны поверхности моря. Без включения резерва, воздуха, который было все труднее всасывать, хватило как раз до борта катера. У катера он пережил неприятный момент, когда, пытаясь освободиться от ремней и отдать баллоны Али, он глотнул воды и едва не захлебнулся, но вскоре он был уже на борту, вдали от акул, барракуд, узлов, закупорки сосудов, порванных барабанных перепонок и повреждений акваланга. Какого черта Бонхэм раньше так старался показать, насколько это тяжело?! Возбуждение все нарастало. Позади него Бонхэм легко и плавно снял акваланг, положил его в сторону на маленькую лесенку и, не обтираясь, запустил мотор. Али побежал к носу выбирать якорь. Пока Грант сумел освободиться от подводной рубашки Али, проданной ему Бонхэмом, ныряльщик и его помощник уже направили катер полным ходом к берегу. Они были похожи на людей, возвращающихся домой из конторы: Бонхэм у штурвала, Али разбирает акваланги. Солнце на западе все еще было в нескольких ярдах от большой горы, выступающей в море.
