Надежда для Бирюка (СИ) - Романова Наталия
Арнольд такие покупал для понтов, но быстро понял, что в городских условиях, передвигаясь со своей женщиной на Мини Купере, красоваться – дурацкая затея.
– Это что ж за чудо-юдо такое, Настасья? – вылупился Митрофан Яковлевич на терминал, я же отчего-то обратила внимание на то, что глаза у него голубые, лишь ободок тёмно-синий, почти фиолетовый. – Картинку приложили и, считай, расплатилися?
– Белены объелся Митрофан? – прыснула продавщица. Настасья, да. Кстати, моложе меня, с маникюром, и ресницами наращенными… – Карточка это банковская, а это терминал банковский, NFC можно расплатиться, по QR-коду, биометрией.
– Че-е-е-ем?! – протянул Митрофан Яковлевич, бесцеремонного обошёл меня, будто я пустое место, протянул палец к терминалу, потрогал, будто правда боялся.
– Ну, телефоном, улыбкой. Хватит кривляться. Очередь задерживаешь!
– Телефоном, говоришь? Это той коробочкой, что у председателя нашего имеется? Улыбкой – это как? Вот, ежели я улыбнуся, у меня из кармана соболиные хвосты сами тебе в гомонок полетят? Бесовщина, как есть, бесовщина! Не вводи во грех, Настасья, не вводи, говорю тебе. Одумайся!
Очередь загибалась от смеха, кто-то требовал, чтобы Настасья прямо сейчас ввела Митрофана во грех, у него и хвост соболиный имеется, сколько лет без дела в кармане прозябает.
Кто-то кричал, что такого введёшь, пожалуй. Скорее рак на горе выплясывать начнёт под собственный свист, чем Гучков в блуд впадёт. Да пусть бы и с Настасьей…
Я же рванула из магазина стремглав, отлично понимая, в честь кого было устроено представление.
* Оссобуко — традиционное блюдо итальянской кухни, представляющее собой тушёную телячью голяшку.
Глава 5
Утром дверь открыл сам Митрофан Яковлевич, молчаливо отодвинулся, пропуская меня. Смотрел не исподлобья, а примерно как на пустое место.
Это злило, как и всё произошедшее, но я упрямо держала лицо. У меня, между прочим, участок на две с половиной тысячи душ, не насмотришься на настроение каждого.
Прошла в уже знакомую комнату, всё такую же пустынную, следом зашёл хозяин дома с Вовой. Я разложила необходимые инструменты, малыш в это время с интересом рассматривал происходящее, совершенно без страха, видимо, опыта подобного не было.
У меня, честно сказать, тряслись поджилки. Брать кровь, ставить капельницы, проводить другие манипуляции должен фельдшер или процедурная сестра. У них, как правило, набита рука, особенно, если речь шла о маленьких пациентах.
Но таковых у нас не наблюдалось, штатные единицы были, работать желающих не находилось.
Приходилось мне. Опыта же у меня… несколько практик в меде, и те не в педиатрии. Не на пустом месте на педиатра нужно учиться отдельно. Сложная специализация, отдельная планета.
Это в идеальном мире, а в реальном училась всему сама, иногда превозмогая собственный страх. Глаза боялись, руки делали.
Вова спокойно позволил взять у него кровь, лишь в самом конце заканючил, закатился в отчаянном плаче. Хорошо, что папа удержал, когда начал выгибаться.
Сразу же появилась Василиса, протянула бутылочку с молоком. Я заставила себя воздержаться от замечания о том, что в таком возрасте соска может сказаться на прикусе.
Спросят – отвечу. Нет – ваш ребёнок, ваши проблемы.
Вова моментально успокоился, устроился рядом с папой, начал с аппетитом уплетать молоко. Рядом топталась Василиса, со страхом поглядывая на меня.
– Это специальная иголочка, совсем тонкая. Больно не будет, – пообещала я, чтобы приободрить малышку.
Та в ответ покачала головой, начала пятится к двери с намерением убежать. Митрофан Яковлевич встал, перехватил одной рукой дочку, сразу поднял на вторую, погладил ободряюще по спине, что-то шепча на ухо.
В первый момент я бросилась было на защиту ребёнка – неосознанный жест, помимо воли. Не представляю, что было бы, схвати он Василису грубо. Неужели полезла бы в драку?
Полезла – пришлось признаться себе.
Митрофан Яковлевич уселся на диван. Посадил Василису себе на колени, та в отчаянии спрятала лицо у него в шее, протянула мне руку, жалобно всхлипывая.
Я видела, как крепко, в то же время ласково он придерживал дочку, как она сама льнула к нему за защитой, естественно как-то.
– Всё, – сказал Митрофан Яковлевич полушёпотом на ухо Василисе, та вздрогнула, повернулась, открыла в страхе глаза, кажется, ожидая потёки крови и рваную рану на половину руки.
Рассмотрела небольшой яркий бинт, которым я перетянула руку – специально купила из личных средств самофиксирующийся, с весёлыми картинками. Знала по Ладе, такая малость может скрасить любую обиду.
Василиса выбралась из папиных объятий с важным, независимым видом. Взяла за руку Вову, отправилась из комнаты, предварительно вежливо поблагодарив:
– Спаси Хрис… Спасибо большое, Надежда Андреевна.
– На здоровье, – ответила я, не скрыв улыбку.
Начала собираться, нагнулась над столом, в это время мой живот заурчал, разнося по комнате утробный звук, предательски рассказывая, что я сегодня осталась без завтрака.
Боролась сначала с печкой, потом со снегом, потом с дочкой, которая не хотела идти с утра в ФАП, посидеть до садика с Марией Александровной.
Поджала губы, делая вид, что совершенно не причём. На подоконнике герань стоит, покормите бедолагу.
– Кофе хотите? – услышала за своей спиной, когда вышла из комнаты.
Хозяин дома стоял в проёме двери, ведущей на кухню.
– Пирог есть сладкий и с капустой и грибами.
– Спасибо, не нужно. Я спешу, – буркнула я, вспоминая вчерашнее представление в магазине.
Снова накатила обида.
– Медпункт в восемь открывается, вряд ли успеете позавтракать, – он отодвинулся в сторону, приглашая рукой на кухню.
Я демонстративно грохнула укладкой, поставила тяжёлый чемодан на пол, прошла куда показывали.
Давай, хозяин, корми своими пирогами.
Кухня оказалась просторной, современной. Я растерялась от разнообразия бытовой техники.
Одёрнула себя, не могла же я всерьёз думать, что человек, у которого снегоход во дворе, пользуется ступой для приправ, пьёт из ендовы, готовит в чугунке.
Хотя, чугунки тоже были, стояли в отделённом закутке, рядом с настоящей русской печью, которая одновременно контрастировала с интерьером и вписывалось в него.
– Капучино, американо? – спросил Митрофан Яковлевич, показывая жестом, чтобы я, наконец, села. Не стояла, как на выставке, таращась по сторонам.
– Американо и, если есть, сливки, – глянула на отличную кофе-машину.
– Не капучино? – уточнил хозяин дома.
– Американо, – кивнула в подтверждение своих слов.
Вскоре на столе появилось два пирога. От сладкого отрезан кусочек, с грибами, видно, только испечён.
– Угощайтесь, – проговорил Митрофан Яковлевич. – У меня не так вкусно, как у Василисы, получается, но вроде есть можно…
– Спасибо, – кивнула я.
Действительно вкусно. Мужчина-старовер, который сам печёт пироги, не вписывался в моё представление о староверах, если бы у меня были хоть какие-то представления об этих людях.
До этой недели я вообще не знала об их существовании, однако образ Домостроя упорно не уходил из головы.
Молчала, не знала что произнести, хозяин дома тоже молчал.
Говорить нам было не о чем, тишина стояла какая-то неуютная. Наверное, нужно извиниться за свои слова в первый визит, но почему бы Гучкову не извиниться за вчерашнюю выходку?
Нет? Ну, вот и я… нет.
Из-под ресниц, украдкой, я рассматривала Митрофана Яковлевича, про себя удивляясь имени. Первый раз встречаю живого Митрофана…
Он сидел напротив, светлые волосы расчёсаны, стрижка аккуратная, борода ухоженная. Я не слишком любила бороды, считала эту моду глупостью. Часто мужчины выглядели неухоженными из-за растительности на лице, но конкретному Митрофану шло.
