Грань - Фло Ренцен
Когда он, встрепенувшись, подается к нам, опасливо поглядывая на сидящих рядом с ним мужиков, его лего кажется мне детской сказкой, до боли нежной и безвозвратно канувшей в Лету. От этого мне хочется и отчаянно плакать, и рвать и метать одновременно.
— Во, вот и ма-ама приехала, — подает голос один из них.
— Это сестра его старшая, — участливо поясняет из-за стойки Оливия. — Приветик, моя сладкая.
Заставляю себя коротко, но миролюбиво бросить ей, не глядя на тех:
— Привет, — а сама наравне с Риком, не прячась за него, неспешно приближаюсь к «тюремщикам», один из которых иронично приветствует меня:
— Здравствуйте.
Вместо приветствия спокойно спрашиваю:
— Это у вас телефон моего брата?
Он поднимает кверху руки. Я собираюсь уже повернуться к остальным и, если придется, выяснять с каждым из них по отдельности, но Рик спрашивает:
— Пацаны, сотку не находили?..
— Да, кац-ца… — отзывается кто-то из них.
Спрошенный мной кивает тому, второму на меня, и мне ее возвращают.
Вместо благодарности, спрашиваю про между прочим, будто хочу знать, который час:
— На каком основании забирали сотовый? И удерживали моего брата?
— Его как раз-таки никто не удерживал. Он мог оставить телефон, как залог, и уйти.
«Пиздеть я и сама умею» — «говорю» ему взглядом.
— Слушайте, мы не хотим стресса, — по-цивильному говорит… Резо? Нет, это не Резо, но похож, только лицо не такое изможденное, и нет на нем того замогильного выражения, как у Резо. Не дай Бог, еще окажется, что он обо мне наслышан. Если так, пусть гонит скидку.
— Да мы тоже не хотим, братан, — спокойно соглашается с ним Рик. — Нас с объектов посрывали, работа горит…
— Да уж, дети… — многозначительно вздыхает родственник Резо. — Мой тоже рано начал.
— Я не начинал… — подает вдруг голос Эрни.
Вопреки тому, что заодно с этими я и его тоже убить готова на этом вонючем месте, пахнущем именно так, как ему положено пахнуть в девять утра, твержу себе, что надлежит выказывать солидарность с братом и видимость осведомленности о его похождениях.
Поэтому киваю, не глядя в его сторону:
— Да-да, я в курсе, — а тем предлагаю: — Давайте рассчитаемся.
Мне подают счет, приглашая ознакомиться.
— Тут за четверых. Вы были тут вчетвером? — спрашиваю у Эрни. — Где они?
— Ушли раньше, — начинает объяснять Эрни, съежившись.
Понимаю, что он не думает ни на кого валить или кого-либо закладывать. Мне становится тошно и хочется поскорее выйти, чтобы не пришлось потом Оливии вытирать мою блевотину с бархатных фиалковых кресел.
— Ладно, — делаю нетерпеливо-деловой жест рукой. — Разберемся.
Рик вытаскивает четыре двухсотки.
Итак, когда мы благополучно выкупаем моего брата… елки-моталки… из борделя все эти грозные держиморды становятся вдруг безобидными и даже обходительными.
— Ладно, пацан, через пару годиков — милости просим, — хлопает его по плечу родственник Резо.
Надеюсь, болезненный стон сквозь зубы: «Н-не д-дай Бог-г-г…» — не слишком явственно отпечатался на моем кислом лице. Пусть не ждет, что я попрошу передать привет.
— Пошли уже, а… — вполголоса говорю брату.
Заставляю себя не цапать Эрни и не тянуть его за собой за шкиряк.
Выходим молча. Видимо, там, внутри меня так накрыло, что мороз теперь приводит в чувство. Вижу, что Эрни еще немного напуган, но не забочусь о том, чтобы привести в чувство и его.
— Че, зассал? — спокойно осведомляется Рик. Эрни с молчаливой благодарностью принимает у него из рук банку с энергетиком и кивает только.
Я вообще-то считаю, что хватит уже его теребить и отсюда мы сами как-нибудь доберемся, но Рик усаживает нас в машину и, не спрашивая, везет нас в Веддинг. Эрни явно хотел бы перекантоваться у меня, но нет: пусть обломается и едет к родителям. Пусть отец ему мозги вправляет.
Рик нарушает молчание:
— Ниче, они ребята безобидные.
— М-м — безобидные, блять! — рыдающим баском восклицает Эрни. — Хули сотку забрали, пиздюки…
— Вернули же, — спокойно замечает Рик.
Ну надо же, мой брат умеет ругаться матом по-русски. Я до того злюсь на него, что даже не успеваю заострить на этом внимание.
— Это не мое ваще… Не я там нагулял…
— Ты пил? — спрашиваю его отцовским тоном, поскольку не знаю, какой тон в подобном случае был бы у Пины.
— Только пиво…
Да, пиво там тоже было на чеке, припоминаю.
— Сколько бокалов?
— Три… или четыре…
Нормально для девятиклашки, чтоб в итоге «хорошеньким» быть, думаю, кивая.
— Я за компом сидел, мне все новое приносили.
— У тебя дома компа, что ли, нет?.. — спрашиваю тихо и бесцветно, проламывая взглядом обледенелые лужи на замызганных тротуарах Курфюрстенштрассе.
Надо отдать должное Эрни, он у меня действительно еще «зеленый» и в целом правильный. Не подумала бы, что когда-нибудь скажу так про него. Во-первых, он и правда сожалеет, что пришлось втянуть меня во все это, поэтому сам, без моих допытываний, рассказывает мне, «как оно все было». Во-вторых, его рассказ сводится к тому, что в эту ночь он якобы не терял девственности с проституткой. Он зашел туда с тремя своими корешами, из коих только одному восемнадцать. То ли того там уже знали, то ли поверили остальным на слово, что, мол, «за паспортами в машину идти холодно» — в общем, пропустили всех. Эрни пацаны затянули с собой, чтобы «сделать мужчиной» и, как выяснилось потом, подставить и оттянуться за его счет. Пока все, взяв себе «по напитку», разошлись «по комнатам» — трахаться, Эрни всю ночь «пробложил» — вот, могу проверить время на его постах, от чего молча отказываюсь. Правда, из всей их компании он, наверно, больше всех выдул пива. Ай-яй-яй. К утру, с непривычки изрядно окосев, пошел искать всех. Никого не нашел, но зато нашли его. Секьюрити нашли — он и протрезвел резко.
Эрни басит-рассказывает, а я с какого-то момента перестаю воспринимать слова — только его голос. Он у него теперь ниже, чем у Рика. Эрни и правда повзрослел, но отчего-то мне совсем не хочется назвать его взрослым.
Давешняя злость моя сменяется опустошенным разочарованием.
— Мгм… мгм… — повторяю лишь.
На меня накатывает новый приступ злости: маленький сукин сын — думает, заболтал, а дура-«сис» все схавала…
Когда Рик высаживает его возле отцовской квартиры, почти как когда-то после их совместных лего-сессий, Эрни смотрит на него с невыразимой пацанячей преданностью и благодарностью. Он по-хоумбойски прижимается к нему плечом и, сжимая его руку, говорит проникновенно:
— Спасибо, братан.
Нашел братана, думаю, исходя желчью. А что живая родная сестра, за свое же бабло выкупившая, рядом стоит — на это положить. Она ж никуда не денется.
Теперь брат
