Новый год по новому стилю (СИ) - Горышина Ольга

       Гриша откинулся на спинку и качнулся на стуле:

       — Но я-то знаю, о чем пою… Я почти женатый мужик, и мне нельзя такое петь…

       — Гриш, ты можешь без подколов?! Спой уже что-нибудь… А то без ужина оставлю!

       — А я его ещё не заработал? Я семь потов спустил с твоими детьми. Мне срочно нужно в баню…

       И глянул на меня.

       — Я все помню… Пой. Потому что я уже не помню, когда ты в последний раз мне пел…

       Гриша начал с медленного перебора:

       — Вы просите песен, их нет у меня, — запел он, прищуренно глядя на нас поочередно. — На сердце такая немая тоска, — он специально понизил голос до баса, и мне оставалось только гадать, того требует песня или это он просто смеется над нами. — Так скучно, так грустно живется, так медленно сердце холодное бьется, что с песнями кончить пора.

       Он ударил по струнам и зажал гитару коленями.

       — Григорий Антонович, за что же вы меня так не любите?

       Вопрос Елена Владимировна задала слишком серьезно. Гриша поднялся и, не отпуская гитару, двинулся к арке, но проходя мимо, коснулся щеки мачехи своей. Теплой. Я знала, какая она теплая… Сейчас и всегда.

       — В мою скучную жизнь вы вплелись так туманно, — пропел он тихо, но очень красиво. — Неожиданно радостна ваша тайная власть. Люба! — не только Елена Владимировна, но и я, хоть и стояла в дальнем углу кухни, подскочила от неожиданности. — Оставь деда в покое и иди к папе. Я не буду мучить тебя книжками!

       Я шарахнулась головой о шкафчик — ну вот зачем, зачем… Принцип «Дурак-сам-дурак» в действии.

       — Она уже зовёт его папой? — повернулась ко мне Елена Владимировна, когда Гриша исчез по направлению к гостиной.

       — Они так решили, — выдала я правду. Немного горькую. Как поцелуй после коньяка. Он был. Когда Гриша отправлял меня на откровенный разговор со свекром. — Сами. Без меня…

       Здесь все без меня решали. Но если что-то пойдёт не так, во всем обвинят меня. Тапки полетят со всех сторон.

       — Интересно как…

       Гриша вернулся с Любой в одной руке и по-прежнему с гитарой — в другой.

       — Мы решили петь вместе. Кузнечика.

       Я села на стул. Хорошо, что он был у шкафчика. Наверное, хозяйка доставала что-то с верхней полки.

       Они решили. И они спели. Господи, у моей дочери нет ни слуха, ни голоса… Как же раньше я этого не замечала? Или это Гриша не попадал в ноты. Нарочно или из-за нервов. Все мы тут были на нервах. Они торчали из наших глаз обнаженными проводами: не подходи, убьёт. Особенно к Антону Сергеевичу. Как у него не треснули стёкла очков — загадка! Я все ждала, кто из них будет лягушкой, а кто кузнецом… Короче, кто кого сожрет первым.

       — Мыть руки. И за стол! — Елена Владимировна четко знала, когда наступает момент Икс.

       И снова все было чинно, за исключением того, что Люба то и дело трогала меня, точно проверяла, на месте ли я. А потом, когда подали чай, вцепилась мне в руку и не отпускала до конца чаепития, будто детское сердечко чувствовало предстоящую разлуку.

       Мое тоже болело, но по другую сторону сидел Гриша, и если он и не вцеплялся в меня руками, то взглядом тоже не отпускал. И не отпустит ни на шаг, даже если Люба сейчас, впервые в жизни, бросится на пол в истерике. Но она ушла с Еленой Владимировной и мальчишками и даже не обернулась на меня, предательницу.

       — Доброй ночи, — кивнул сын отцу, а у меня все ещё стояли в ушах вопросы хозяйки по поводу завтрака.

       Какой завтрак?! У меня ужин ещё стоял поперёк горла. Каша? Омлет? Да плевать… Я в себя и кофе не залью, даже если не сомкну ночью глаз. В баню! Пошли все в баню…

       Но в баню послали нас, и мы пошли. Прямо-таки побежали…

       Глава 6.9 "Позабыто все на свете"

       Сауна оставалась единственным помещением в загородном доме Вербовых, где не было все, как в лучших домах Лондона — по всей вероятности, в силу того, что на Туманный Альбион не доставляют веники из русских березок. Им хватает местных розог, которыми мне хотелось отстегать Гришу за то, что засранец не позволил мне уложить ребёнка.

       — Гри…

       Я не успела договорить свою мысль, а он не успел ещё затворить дверь, а его губы уже закрыли мне рот. Поцелуй вышел жёстким и даже малость болезненным. Гриша никогда ещё не целовал меня с такой жадностью. Я даже отпрянула, смяв спиной чинным рядком висящие банные халаты стерильного бежевого цвета. Гриша оттащил меня от стены, не выпуская губ, а я двигалась вперед, не открывая глаз. Это доверие, да? Или желание забыть, где нахожусь и представить себя на необитаемом острове, где ни люди, ни обстоятельства не в силах помешать соитию двух жаждущих друг друга тел?

       Я почувствовала за спиной стол и в ту же секунду оказалась на нем. Здесь было тепло, но без намека на соседство с сауной: жар шел не от нее, это взрывался градусник подмышкой. Руки Гриши ползли вверх, снимая и кофту, и бюстгальтер не расстегнутыми.

       — Что ты со мной делаешь?

       Я не делала с ним ничего, но позволяла ему делать со мной все. Все, что касалось одежды. На пороге сауны нужды в тряпках не было никакой.

       — Гриша, не надо… Пожалуйста…

       На этом столе пили чай. У противоположной стены стоял буфет с сервизом и розеткой для чайника. А внизу чернел встроенный крохотный холодильник.

       — Лиза, нельзя оставаться хорошей девочкой с плохим мальчиком. Так по жизни не работает…

       — Гриша, это дача… Я…

       — Тебе стыдно? — его рука уже почти стащила с ног мою последнюю защиту. — Думаешь, кто-нибудь поверит, что в моем обществе ты грела косточки, пуритански завернувшись в полотенце?

       Его пальцы искали ответ совсем не на языке. Да язык и не спешил его давать, а тело не жалело для Гриши горячих ответов.

       — Это стол, на нем едят…

       Я по театру знаю, что он помнит этот стишок. И его руки мгновенно вернулись мне на талию, чтобы перекинуть горячее тело на кушетку. Затем с трудом отыскали мужскую футболку. Я видела, как дрожат на его груди темные завитки, точно былинки на ветру, и такими же невесомыми сделались все мысли и все тело, когда мой желанный мужчина склонился к моей груди с очередным поцелуем.

       — Лиза, мне быть аккуратным или можно ни о чем не думать?

       Нашел время спрашивать? В страхе я сжалась так, что он лишь чудом не пролил свое добро. Во второй части марлезонского балета он всегда предохранялся, но видимо на родительскую баню не рассчитывал.