Юлия Колесникова - Разрешаю себя ненавидеть

То как Ирвинг говорил об этом, заставляло меня трястись от перенапряжения. Он улыбался, но голос его ставал все более холодным, отчужденным и пустым — таким, каким он был, как только приехал сюда к нам. Я поняла, что разговор о бабушке коснулся той темы. Которая его убивала, снедала изнутри. Смерть родителей, все еще было чем-то ужасным, о чем он не был готов говорить.

Ирвинг так надолго замолчал, что мне казалось, я уже начинаю засыпать в его объятьях. Но вот руки Ирвинга прошлись по моей руке, согнутой в локти, и лежащей на его груди, а потом проскользнули к груди, и я тут же проснулась. Поддалась всем телом к нему, желая быть лишь его, и подавить своей любовью его боль, его страхи. Было холодно, но тело Ирвинга оказалось настолько горячим, что я даже забыла о холодное и море. Я растворилась, и мне так хотелось снова чувствовать его в себе, и ощущать то, что мы действительно вместе.

Так продолжалось неделю, и после такой практики, в некоторые вечера он рассказывать почти охотно, иногда же не хотел говорить и я не настаивала. И все же я не была полностью удовлетворена тем, что было. Я знала, и понимала, что мы даже близко не подошли к причинам, по каким Ирвинг не хотел раньше быть со мной. А тем более я не знала тех причин, по которым он меня ненавидел. Я точно теперь понимала, что та ненависть не было лишь непонятной неприязнью, которая может возникнуть к незнакомому человеку. Все было как-то связано — причины, ненависть и его родители. Но Ирвинг пока что об этом молчал.

Я слышала в голосе Ирвинга, когда он рассказывал о родителях некоторый упор. Но в другие дни, он вдруг начал говорить о том хорошем, что было в них, и я поняла, что он скучает по ним не меньше, чем Майя. Я лишь теперь начала представлять и принимать тот факт, что вовсе не думала о них, забыла начисто, а все потому что Ирвинг никогда не говорил о родителях. Ну почему я не додумалась, что Ирвинг мог страдать. И эта пустота, что была раньше, не могла образоваться просто так. Наверное, умом я это понимала, только не принимала. Я весь год думала лишь о том, как он злит меня, что причинял мне — какую боль, и никогда не задумывалась по-настоящему о нем самом.

— Отец любил спорт, мама мыльные оперы, — мы сидели вечером на улице, я устроилась на качели во дворе, Ирвинг прислонился к ее сооружению, и вовсе не смотрел на меня. — Помню, мы часто с отцом подтрунивали над ней или Майей, когда они плакали во время просмотра сериалов. Это так не вязалось с ее холодной головой ученого! И они никогда не пропускала важные события для нас с Майей… почти никогда. Иногда бывало и такое. Но не смотря на то, что и мы с сестрой были вовлечены в их вечные поиски и гранты, они как могли, старались сделать нам счастливую жизнь.

— Ты скучаешь за ними, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала я. И Ирвинг нехотя кивнул. На его мнение он должен был быть мужчиной и держать все в себе, но я не хотела, чтобы он продолжал таить эту боль. Ему нужно было выговориться, я жадно вслушивалась в его слова. Жаждала этого.

— Какими они были? — переспросила я, чтобы подстегнуть его. Даже мне иногда не хватало выдержки и терпения с ним. Я так много хотела узнать. А он выдавал информацию мизерными порциями.

— Совершенно не похожими на твоих родителей, — с грустной улыбкой заявил он. — Мама, так любила паков, что когда я увлекся комиксами о Спайдермене, всю комнату обставила мне в стиле этого комикса. А отец… он был немного заносчив и чеславен, и очень напоседал на нас в учебе, но никогда не диктовал, кем мы должны стать.

Я тоже улыбнулась. Слова Ирвинга о том, что его отец был заносчивым, напомнили мне его самого. А страсть Майи ко всяким ползучим, просто убивает мою маму. Смотря на детей, я могла теперь наделить безжизненные фотографии их родителей, чертами характера, особенными отличительными способностями. Чем-то, что было когда-то у живых. Я могла понять, кем были они, что бы знать, чего мне ждать от Ирвинга. Он хорошо учился, но то, что его родители были докторами химии и биологии, на нем никак не сказалось. Зато точные науки, стали явно его коньком. Теперь я смело обращалась к нему, чтобы физика шла легче. С ней у меня всегда было туго.

— Скажи, тебе тяжело рассказывать о них именно мне? — спросила я, зная, что ступаю на тонкий лед.

Ирвинг тряхнул головой, и смущенно улыбнулся.

— Нет… точно нет… — с расстановкой сказал он, и мне стало легче. — Просто, когда я озвучиваю свои воспоминания в голос, то понимаю… принимаю, что их уже действительно нет. Иногда мне еще кажется, что если не верить в их смерть, однажды они вернутся, словно просто поехали в очередную экспедицию.

После этих слов Ирвинг отвернулась в другую сторону, и долго молчал. Он начал ходить кругами вокруг меня, становилось лишь холоднее. Я же могла лишь смотреть на напряженное тело, которое едва уже могла различать в темноте.

— Как думаешь, — глухо поинтересовался он, — все уже поверили, что за неделю мы смогли наладить свои отношения?

— Ну что ж, — не стала увиливать от ответа я, хотя и сама не знала, что толком говорить, когда мои мысли были заняты его словами сказанными прежде. — Вокс считает, что мы уже начали встречаться в тот вечер, когда гуляли. Или же на пороге этого события.

— Ясно.

Он так и не объяснил, что значил его вопрос. Мне стало намного легче в эту неделю. Я начала получать все то, что так хотела. И все же…и все же мой ненасытный разум и гордость не могли довериться Ирвингу. Я ожидала, что в любую минуту он может оставить меня ради любой другой. Ну что он нашел во мне? Былые страхи, которые были задолго до Ирвинга, начали просыпаться с новой силой. Недоверие к нему смешанное с сомнениями в себе — не лучшее средство для того, чтобы начать все с нового листа с ним.

Но на следующий день у меня не было времени думать об этом. Я была так погружена в самостоятельные работы и проекты, которые нужно сдавать, что едва не упала в коридоре, когда столкнулась с Ирвингом.

— Игнорируешь меня? — с усмешкой сказал Ирвинг, и я неловко рассмеялась. Трудно было не заметить, как вокруг нас движение странным образом замедлилось. Ну как же все кто наблюдал за развитием этой мыльной оперы, все ждали, что будет следующим — жестокий конец, или все же хэппи-энд?

— Просто я вчера не выспалась, вот и не заметила тебя, — с трудом выговорила я, понимая, что краснею. Мне хотелось убраться подальше от любопытных глаз. Но Ирвинг все старался сделать, чтобы игра развивалась органично. Встреча в коридоре подходила под такое описание.

— Хотел тебя о коем чем спросить.

Я насупила брови, и в то же время, видя хитроватую улыбку Ирвинга, едва не улыбнулась в ответ. Все же мне стоило обидеться на то, что ему так нравилось перед всеми разыгрывать этот спектакль.