Наши тонкие струны - Крис Таллик
Крис сладко потягивается. Маша зажимает себе нос, чтобы не рассмеяться. Теперь-то она знает, о чем это.
Возможно, это и называется счастьем, когда ты радуешься за тех, кого любишь, а не только за себя. Почему же это бывает так редко?
– Кристин, – спрашивает она. – Только честно… а ты на меня не обижаешься? Ну, за Макса? Или на него… за меня?
В темноте Маша не надевает маску. Поэтому легко можно вытянуть в темноте руку и легонько провести пальцем по ее губам и подбородку.
– Это ведь тоже было чудо, – говорит Крис. – Кто же обижается на чудеса? И потом… мы ведь с Максом похожи… Иногда я думаю: если бы я была мальчиком, я вела бы себя, как он. Только смелее…
– Он тоже стал смелым, – улыбается Маша в темноте. – Я думала, не дождусь…
– Я слышу, как ты улыбаешься… это тоже волшебно… Помнишь, Баст просил улыбаться, когда поешь? Я сперва не понимала, о чем он говорил. Теперь понимаю. Не грусти больше никогда, Маш.
– И ты тоже, Крис…
– Загрустишь тут… Показать, что мне Сережка прислал десять минут назад?
– Не надо, – смеется Машка.
– Да ты не о том думаешь. Он, если хочешь знать, там на аккордеоне играет. И песню поет.
Это немножко невежливо, но Машка хихикает:
– «Валенки»? Под гармошку?
– А вот и нет. Он ее сам сочинил. Купчинская народная.
Маша вставляет наушники.
Оказывается, у Сережки приятный голос. Такой едва установившийся хрипловатый баритон. Откуда что и взялось?
Ходят-бродят по квартире тараканы,
Заползают в недопитые стаканы,
У-утро, утро в Купчино.
Оборзели все соседи по подъезду,
Лезьте сами в свой троллейбус – я не влезу,
У-утро, утро в Купчино.
– А что, ведь у него весело получается, – говорит Маша. – Такой фольклорный пост-панк. Даже подпевать хочется.
– Правда?
Как это весело: Крис тоже радуется, когда хвалят ее мальчика. Это не просто гордость за него… или за себя. Это больше, чем гордость.
Так бывает, когда вы созданы друг для друга. Особенно когда вы успеваете это понять. Многие не успевают.
Что ты плачешь в темной комнате неслышно?
Все могло быть по-другому, но не вышло.
– Ты не поверишь, – говорит Крис. – Я уже для этой песни продолжение придумала. Слушай…
Она тянется за «Гибсоном» и берет несколько аккордов:
Утром по небу ползают тучи,
смотрят сверху на скучное Купчино.
– Там надо так отрывисто на гитаре играть, – поясняет она. – Синхронно с ударными…
Где ты, где ты, мой город невиданный,
покажись хоть на миг, хоть на миг один.
Крис не успевает допеть бридж до конца, потому что мама стучит в дверь:
– Это кто еще не спит? Прекращаем репетицию. Иначе всех накажу и в Министерство культуры позвоню, чтоб вам уши надрали. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – в один голос отвечают Маша и Крис. И толкают друг друга. И смеются.
Спи, Маша, засыпай,
глазки крепко закрывай,
а не то придет медведь,
станет Маше песни петь!
082. Маски прочь
А через месяц лето заканчивается.
В Летнем саду желтеют листья. Моросит дождь. Машины застревают в пробках перед мостом. Вместо туристов по набережной Лебяжьей канавки бродят группами студенты с разноцветными зонтиками.
Крис сидит на холодном подоконнике в культурном институте. Немножко нервничает. Смотрит на экранчик телефона, потом – на улицу и снова на экран.
Темно-серый минивэн тормозит на автобусной остановке. Пару минут стоит, трогается с места и уезжает. Парковаться тут негде. Только водитель как будто знает, что за ним наблюдают: уже свернув на Садовую, он дважды сигналит – би-и-боп!
На мокром тротуаре остается стоять стройная девушка с двумя темными косичками.
Без маски.
Крис хочет разглядеть ее лицо, но это непросто. По стеклу ползут капли. Крис пробует протереть окно изнутри ладошкой, но это мало что дает. Тем временем девушка внизу раскрывает лиловый зонтик, и теперь ее лица и вовсе не видно. Дожидается зеленого и переходит через улицу.
Крис спрыгивает с подоконника и бежит вниз по широченной каменной лестнице.
Они сталкиваются в холле. Обнимаются и целуются, будто сто лет не виделись (конечно, это не так). В это время зонтик в машкиной руке автоматически раскрывается и разбрызгивает вокруг холодные капли. Машка отвлекается на поганый зонт, а Крис смотрит на нее.
На реабилитации, в скучной больничной одежде, она еще не была такой красивой. Теперь она великолепна. На подбородке и на шее не осталось и следа от страшных шрамов. Точнее, их можно заметить, если точно знаешь, что они были. Темное платье подчеркивает бледность кожи – с этой бледностью ничего не поделать, да и не надо с ней ничего делать. Линия губ умело подведена контурным карандашом. Интересно, кто научил Машку им пользоваться?
Хотя ее губы хороши и без косметики. Можно только позавидовать концертному микрофону Shure SM58, в который она станет петь в финале перезагруженного «Интеркосмоса», всего-то через три недели. А еще ее можно поцеловать, заслонившись мокрым зонтиком, который Машке не сразу удается сложить.
– Ты вернулась, Уэнздей, – шепчет Крис. – Ты все-таки снесла мне голову.
Маша поспешно сдергивает резинки с косичек. С распущенными волосами она сведет с ума всех, кто на нее посмотрит.
– Ничего я никому не сносила. Не люблю безголовых.
– Да, без головы неудобно, – говорит Крис.
Они поднимаются по лестнице, держась за руки. Вверх и вниз пробегают студенты. Некоторые здороваются.
– Давай договоримся, – говорит Крис. – Сегодня ты едешь к нам. Макс обещал устроить праздник. Отметить твое возвращение.
– А как же мама?
– Вечером уедет. Мне кажется, она тоже обещала кому-то романтическое свидание. Ох уж эта мне регенерация…
– А… Сережка?
Крис беззвучно смеется.
– Куда же без него. Свистну – и примчится. Он теперь взялся тоже песни писать. Причем уже не про тараканов, а про любовь. Представляешь себе?
– Легко… Тебе с ним повезло, Кристин.
– Мне с вами со всеми повезло…
Их разговор прерывает чей-то голос с верхних ступенек – уверенный и властный:
– Та-ак! Девицы-красавицы! Обновленная Талашева и все та же Кляйн! Долго я буду вас дожидаться?
Крис смотрит снизу вверх на Фила, а тот старательно хмурит брови, пытаясь выглядеть самым грозным преподавателем.
– Мы сейчас, Филипп Филиппович, – обещает она. – Только зонтик высушим.
– Сделайте одолжение. И никаких больше масок! Товар – лицом! Музыканты за честную музыку!
Крис вздрагивает. Фил делает вид,
