Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
— Мне пора. Всего хорошего.
Ответа не дожидаюсь, разворачиваясь ровно на сто восемьдесят градусов.
Выдыхаю, только когда покидаю здание. Как оказывается… зря. На внешней парковке, через которую шагаю к метро, передо мной материализуется Марат. Я хлопаю ресницами и не представляю, что делать.
— Привет… с днем рождения. Я писал тебе.
Писал. Еще ночью. Только я так и не открыла сообщение, оставив висеть его непрочитанным на экране. А потом смахнула все уведомления.
— Привет. Спасибо. Удивительно, что ты помнишь.
Моя дата рождения во всех социальных сетях скрыта. У Адамова память хорошая, мы в самом начале знакомства, около пяти лет назад, говорили об этом невзначай.
— Шахерезада, слушай…
— Пожалуйста, — перебиваю мягко, но уверенно, — не называй меня так. Марат, я же была с тобой честна. Не надо искать встреч, писать, звонить. Наше общение невозможно.
Стараюсь не грубить. Он-то мне ничего существенного не сделал. Может, правда, просто использовал из каких-то личных соображений. А, может, Барс прав, и я себя лишь накрутила.
— Остановись, — резко хватает за запястье и тянет назад, когда я пытаюсь обойти его. — Давай поговорим.
Бьюсь бедром об машину Адамова, и вспышка боли ставит точку в моем терпении. Мимолетно окидываю поверхностным взглядом капот с эмблемой, мысленно подсчитав, сколько стоит такая «малышка». И вдруг вспоминаю, что за прошедший месяц старый внедорожник Барса дважды ломался по разным причинам. А Таривердиев сохранял спокойствие и вбухивал деньги в колымагу, на которой ездит вот уже семь лет.
Ненароком провожу параллели за пару секунд. Прихожу в ярость от мысли, чего был лишен и до сих пор лишается мальчик, оставшийся сиротой при живой матери. Мальчик, несправедливо отвечающий за чужие грехи. Гордый, сильный, несгибаемый. И во мне нет ни капли жалости к нему. Я, блин, бесконечно рада, что он такой. А вот желание убивать — колоссальное. Это ненормально, но я хочу собрать в кучу и сжечь всех, кто имеет отношение к судьбе Таривердиева.
И это желание так велико, что пугаюсь себя.
Я такой никогда не была, не болела кровожадностью.
Слепая ненависть накрывает внезапно, и я стискиваю зубы.
У меня будто плоть разрывается где-то в солнечном сплетении от неожиданно мощного спазма. Осторожно выдыхаю, словно боясь, что оттуда может вывалиться внутреннее содержимое.
Вырываю свою руку и оборачиваюсь к Марату:
— Мы не будем говорить. Повторю еще раз: нам нечего обсуждать. Я замужем и считаю наше общение неприемлемым. Всё.
— Давай откинем нахрен этот бред с фиктивным браком…
— Брак больше не фиктивный.
Адамов четко считывает твердость и правдивость моего тона. Застывает потрясенно, постигая суть. Я лишь пожимаю плечами напоследок и удаляюсь, оставляя его переваривать новость.
Брак уже месяц как не фиктивный. Да.
Пока еду домой, прокручиваю в голове эти события по новой.
Уже не удивляюсь хитросплетениям жизни. Заведено, что пути Господни неисповедимы. А случайности не случайны.
Несмотря на то, что в психологической науке подобные явления обличительно именуют иллюзорными корреляциями, — чем больше анализирую нашу с Барсом ситуацию, тем больше убеждаюсь в силе, что на ступень выше нашего разума.
Значит, я должна была поехать на день рождения Милы. Очутиться среди незнакомых людей, чтобы узнать правду об очень даже знакомом человеке.
Назели в какой-то момент подошла к Марату, когда мы с его друзьями вяло что-то обсуждали, демонстративно обняла его, одарила бесконтактным поцелуем в щеку и выдала с улыбкой:
— Спасибо за праздник, родной. Ты чудесно организовал всё.
Кстати, да. Адамов постарался на славу. Роскошное торжество.
Когда она отошла, один из парней в компании ехидно хмыкнул:
— Меня так даже мать не любит, как тебя мачеха.
— А за что тебя любить, ты ж конченный, — подхватил другой, вызвав всеобщий смех.
А у меня внутри что-то оборвалось. Вдруг.
Марат, увидев замешательство на моем лице, отгородил нас, встав спиной к веселящимся, и пояснил:
— У папы, как и у мамы, это второй брак. Она воспитывала меня с четырех лет. Мы с Милой сводные.
— У нее тоже есть дети от первого брака? — я не знаю, зачем это тогда спросила, оно само вырвалось.
— Да, — скривился недовольно и тряхнул головой. — Но это осталось в прошлом. Они с сыном не признают друг друга почти двадцать лет. Там очень нехорошая ситуация была в семье.
С сыном.
Мне почему-то стало еще тревожнее, чем было до этого весь вечер.
— У твоей мамы очень знакомое лицо, я все не могу понять, где ее раньше видела… — произнесла задумчиво.
— Город у нас был маленький. Могли где-то пересечься, — не отрицал он.
— Она очень красивая, я бы запомнила…
Да у нее даже рост модельный, Назели выделялась из общей массы моментально. Стройная, эффектная, слишком молодая для своих лет. Ну просто сногсшибательная. И глаза такие знойные, жгучие. Редко люди могут оставлять за собой долгоиграющее послевкусие.
Вот на жгучих глазах я и прозрела.
Мозг ассоциативной цепочкой произвел скудную информацию, которую я как-то выведала у бабушки, она ведь продолжала общаться с бабушкой Барса после нашего расставания. Многим позже, когда я уже закончила сессии с психологом и окончательно отошла от истории с наркотиками, как-то вспомнила фразу «Моя мать жива. И она — шлюха», это не давало мне покоя. Спросила, а бабушка нехотя ответила в двух словах, что, да, его мать жива и счастливо вышла замуж за… друга своего покойного первого мужа.
— А… — облизнула губы в волнении, вскинув глаза на Адамова, — семья… та семья… — сглотнула, ощущая, как сердце налетает на ребра. — Это… Таривердиевы?
Взгляд Марата зажегся изумлением. Но он быстро взял себя в руки:
— Говорю же, город маленький.
Ощущение, что меня огрели добротным мешком, выбив дыхание из легких, было катастрофически реальным. Нужно было срочно заново учиться дышать. Я просто кивнула и забилась куда-то подальше. В тот миг самым ужасным казалось именно открытие, что Барс меня обманул. Растоптал своим поступком — даже зная, куда еду, так и не признался, что Адамовы… не совсем посторонние люди.
Обуявшая меня злость искала выхода, я сказала Марату, что мне срочно надо вернуться домой, самочувствие подвело. Он долго уговаривал остаться, прилечь в отведенной комнате, но я не согласилась. В итоге сошлись на том, что уеду с их водителем, а не на такси. Это было меньшее из зол.
А уже в пути меня немного отпустило.
Обида никуда не ушла, но фокус сместился на другое.
«Спасибо за праздник, родной».
Родной.
Сколько неподдельной любви было в ее голосе…
А как же… действительно родной сын?
Не имея представления, что там между ними всеми произошло, я, тем не менее, чувствовала дикую боль за Таривердиева. Боль предательства. Почему-то совершенно не сомневалась, что его предали. Откуда такая уверенность? Не знаю. Ведь тогда эта пушистая сволочь даже не удосужилась ввести в курс дела хотя бы поверхностно.
Мы, кстати, и сейчас пока избегаем этой темы. Я всё еще могу только гадать, что разломило их прошлое.
Но Назели мне заведомо не нравится. Необъяснимо. И я ничего не могу поделать с этим.
После того как мы с Барсом разругались в тот вечер, я написала Марату, предлагая встретиться. Мы увиделись спустя неделю. Я не мешкая описала ситуацию, свое нынешнее семейное положение, его причины. Без подробностей. Сухо и скупо. Объявила, что наше дальнейшее общение невозможно, и ушла. Для себя я уже успела поставить крест и на Адамове, и на Таривердиеве.
Но первый сделался очень настойчивым в своих ухаживаниях, и его активность наталкивала на мысли о соперничестве. Было унизительно ощущать себя ставкой в чьей-то игре.
Допускаю, что могу ошибаться. Нас с Маратом когда-то тянуло друг к другу, я знаю, что нравилась ему. Однако… той острой потребности в общении мы давно не испытывали. И его внезапная тяга ко мне после моего откровения не могла восприниматься естественно.
