Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
— Пойдем.
Ведет меня к противоположной стороне кровати, у которой расположено высокое зеркало на колесиках в золотой оправе под стать кранику над ванной. Тянет подол моего легкого платья вверх, я помогаю снять через голову, и он отбрасывает его на покрывало. Это всегда очень волнительно — когда Барс раздевает, распаляя кожу мимолетными касаниями. До сих пор дух захватывает от трепетных ощущений.
Внезапно разворачивает меня к серебряной глади, позволяя рассматривать наше отражение. Стою спиной к нему, вжимаемая в сильное мужское тело до предела. Под гипнотическим эффектом момента залипаю на том, как одна рука Таривердиева плавной дугой очерчивает мои плечи и стекает вниз к ключицам.
На мне нижнее белье, босоножки, ненавязчивые тонкие украшения. Волосы распущены, взгляд беспомощный с поволокой. Он — полностью одет, источает мощь, власть над происходящим и палит жгучим сочетанием интереса и похоти в глазах. Разглядывает меня с поразительным бесстыдством.
И, Господи, как это адски красиво в зеркале…
Барс свободной рукой начинает гладить моё бедро, а второй — продолжает затейливые круги по телу. Добирается до пупка, задевает его, пуская тысячи горячих импульсов в паху, от которых непроизвольно сжимаюсь, и возвращается обратно, дразня прикосновением к ложбинке груди. Следом и вовсе с ума сводит, сминая полушарие с первобытным собственническим посылом во взгляде. Меня ведет от него. Неизменно.
— Вода стынет, — напоминаю тихо, взмахом ресниц разрубая визуальные нити между нами.
Мягко, но решительно высвобождаюсь, чтобы окончательно не потеряться в его объятиях. Это запросто. На ура даже имя свое забываю.
— Залезай, я сейчас, — предлагает щедро.
Разуваюсь, избавляюсь от белья, бижутерии в ушах и на запястье. Оставляю золото на пальцах и шее. Кое-как сооружаю на голове пучок, чтобы не мочить волосы. И с детским восторгом забираюсь в ванну. Сажусь посередине и полностью подтягиваю к себе ноги, громко вздыхая.
Как мало девочкам надо для счастья. Иногда.
Блаженство топит. Укутываюсь вкусным парфюмерным ароматом пены.
Эта ванна по сравнению с нашей просто огромная.
Таривердиев возвращается с полотенцами и банными халатами, кладет их в зоне досягаемости, потом прикатывает передвижной столик и кидает на него телефон, пачку сигарет, зажигалку. Находит пепельницу и помещает там же.
Целует мою коленку, торчащую из-под воды, и тоже раздевается, чтобы присоединиться ко мне. Тут же откидываюсь спиной ему на торс, будто только этого и ждала, и вытягиваюсь под толщей во весь свой незавидный рост.
Накатывает несравненный кайф. Я расслабляюсь до состояния желе и закрываю глаза, безнадежно падая в наслаждение. Рисую ладонями узоры на бедрах Барса по обе стороны от себя.
Темнота становится гуще, свет не включаем. Закатное солнце через панорамные окна всё еще приглушенно освещает помещение.
Состояние сакраментальной неги делим на двоих и молчим минут пять.
Мне кажется, я успеваю даже уплыть в сон на пару секунд, а выплываю из него, почуяв сигаретный дым. Разворачиваюсь лицом к Таривердиеву, теперь лежу на нем грудью, запрокидывая голову. Хлопает в воздухе, активируя потолочную подсветку, чтобы разбавить мрак комнаты. И я любуюсь им. Мужская энергетика будто просачивается в меня через поры и пьянит похлеще алкоголя.
Эти размеренные движения во время курения, ленивый прищур, изгиб губ, придерживающих сигарету. Ар-р-р… слишком сексуально и мужественно в исполнении Барса. Жаль только, что привычка крайне вредная.
Хватаюсь за бортики и поднимаюсь, меняя позу. Сажусь на него верхом, выпрямляясь. Низ живота простреливает, стоит лишь почувствовать явные признаки возбуждения Таривердиева. Стараюсь не выдавать своих реакций. По организму начинает циркулировать какое-то горючее вместо крови. Это, черт возьми, перманентная побочка от нашей близости. Доказано опытным путем в течение месяца.
Играюсь с воздушной шапкой, зачерпываю пригоршнями и сдуваю. Игнорирую опасный блеск в жгучих глазах, когда пена частично сползает с моей груди, постепенно обнажая ту.
Дурачусь, деловито налепляя на щеки Барса белую субстанцию. Творю бороду, получая снисходительный хмык.
Не сомневаюсь, ему безумно пойдет солидный возраст с проявлением седины.
Я застываю от проскочившей пронзительной мысли — хочу видеть его таким. Взрослым, состоявшимся, успешным. Счастливым, довольным жизнью.
Моим.
Как хочу, чтобы был моим…
Боги…
— Что такое?
— А? — включаюсь в реальность, моргнув.
— Зависла, говорю, почему? — спрашивает, стряхивая рукой пену с лица, она мешает ему курить.
Наличие кольца на безымянном до сих пор вызывает у меня дурацкую улыбку. Барс тогда разобрал вещи, нашел кольцо и надел при мне. Не снимает. Даже на работе. Я однажды заходила к нему, перчатки стаскивал в моем присутствии, и оно было на месте.
— Нет желания бросить? — игриво прохожусь пальчиками по его подбородку, шее и спускаюсь ниже, вороша влажные волоски. — Когда хочется закурить, разрешаю себя целовать. Сублимируй, родной.
Смеется, весь вибрируя, и я подхватываю, продолжая поглаживать мужскую грудную клетку.
Он не говорит, да и тогда не ответил, но во мне сидит ужасное стойкое впечатление, что курить Таривердиев начал не просто так. И я к этому, быть может, косвенно причастна. Боюсь, очень боюсь, что могла сломать или добить что-то уже сломанное в нем, совершая неразумные поступки.
Повторно спросить не решаюсь.
Мы с ним ладим, но в то же время похожи на профессиональных акробатов, шагающих по натянутому канату. Каждую секунду есть вероятность сорваться вниз. Голая вседозволенность — это ни разу не легко и не круто с такими отягощениями в прошлом, как у нас. Ответственность за последствия зашкаливает.
Привыкаем друг к другу, притираемся. И это чертовски приятный, но сложный процесс.
— Разрешаю, — передразнивает меня, туша сигарету, и выдыхает финальную дымку, оборачиваясь ко мне с ухмылкой. — Разрешает она, ты посмотри…
Берет за талию и подтягивает на себе выше, выуживая меня из воды по пояс. Резко наклоняет голову и губами пленяет правый сосок. Пляшет языком по ареоле, прикусывает горошину. Вбирает, облизывает. То же самое — с левым.
Сбивает дыхание, заставляет выгибаться в рефлекторных порывах и вцепляться ему в шевелюру на эмоциях. Как же люблю убийственную беззастенчивость его прикосновений, восхитительную тактильную честность, безудержность.
Задыхаюсь от накатившего удовольствия. Сладко ноет низ живота. Бедра сжимаю безотчетно. Сминает мои ягодицы, усиливая ощущения.
Как-то рано мы нацелились на переход в горизонтальную плоскость, нет?..
— Почему мы не пьем за мое здоровье? — подначиваю, еле-еле фокусируясь расплывающимся взглядом на бутылке шампанского. Голос выдает мое состояние аль денте. — М-м-м, Барс?
— Потому что, — прерывается, направляя на меня острый взгляд исподлобья, — я собираюсь сделать с тобой кое-что на трезвую голову…
И одним слитным движением, намертво притиснув к себе, встает и покидает ванну. Опускает мою разомлевшую тушку на ворох махровых тканей и принимается нетерпеливо высушивать.
Я лишь и могу что сосредоточиться на бьющемся где-то в горле сердце. Ба-бах. Шарахает от него импульсами и раздается по всему телу электрической рябью. Ба-бах.
Закончив со мной, обтирает себя, ни на секунду не прекращая наш адский зрительный контакт.
И я почему-то так пугаюсь, глядя на темную решительность в его взгляде. Совсем беспросветную. И на грех наводящие глаза и губы… Что начинаю непроизвольно отползать назад. Делаю это неуклюже и заторможенно, вызывая смех Барса. А вот мне самой не до веселья.
Сложно объяснить атаковавший хаос в мыслях и душе. Я доверяю Таривердиеву. И не он меня страшит, а осознание, что мы с каждым разом всё больше и больше подходим к некой грани. И вот что будет за этим рубежом — не знаю. А если разочарование? А если боль? Неизвестность ворошит нутро точенными штырями…
