Моя в наказание - Мария Анатольевна Акулова
— Анне, а можно мы быстрее поедем? — Сафик поворачивает ко мне голову и спрашивает громко. Вроде бы девочка, должна быть ведомой, но руль Даньке не доверила. Сидит на месте водителя. Газует нервно и притормаживает.
Смотрит на меня внимательно и с надеждой.
Я улыбаюсь и произношу:
— Да, — чтобы она тут же рванула слишком резко. Данька завизжал. Аллочка цокнула языком и прошептала:
— Вот егоза…
Да. Егоза. Но ей с таким характером будет проще, чем мне с моим. Слишком покорным. Нужно уметь бунтовать. Рисковать. Властвовать.
Точь-в-точь, как ее отец.
Вспоминаю о нем, и горло сжимается.
Кручу головой. Возможно придумываю, а возможно действительно ловлю парочку взглядов на себе. И женских, и мужских.
Зачем-то сжимаю на шее ворот блузки. Там ни черта не видно. Я не одета как-то вызывающе. Это скорее чтобы душу не просквозило. Хотя и смешно защищать от ветра то, что покалечено куда сильнее.
Мы с Аллой прогуливаемся по пешеходной части дорожек, следя, как белая машина гонит по полосе для велосипедистов и самокатчиков.
Сафие впервые за руль села. Но делает все так уверено, что у меня мурашки по рукам. Хочу позволить себе просто ею гордиться. Достать телефон. Присесть. Снять с приближением. Отправить Айдару…
Я раньше так непременно сделала бы. Но сейчас… Не могу. В горле ком. Руки свинцовые. Светлых чувств во мне нет никаких.
— Анне, я сейчас р-р-р-развернусь! Нам нужна запр-р-р-равка!!!
Улыбаюсь на автомате. На нем же слежу, как Сафие исполняет свою угрозу. Заправка, скорее всего, нужна не машинке, а чем-то прохладно-сливочным водителю и штурману.
Но я не против. Сейчас даже смешно, что когда-то причиной моих тревог было сохранить баланс между тратами своему ребенку на счастливое детство и достойное будущее.
Теперь я знаю: заработать-то смогу всегда. Вопрос в том, смогу ли остаться для нее хорошей мамой.
— Алечка… — Алла зовет меня осторожно. Я поворачиваю голову и несколько секунд неотрывно смотрю во встревоженное морщинистое лицо. Не фокусирую взгляд на глазах. Хочу оттянуть этот момент.
Смирившись — встречаюсь с ясными-ясными голубыми. Сердце сжимается и кровоточит.
— Ты не заболела, малыш? — соседка тянется рукой к моей щеке. Я выдаю себя с потрохами, дергаясь.
В ответ на это лицо соседки вспыхивают испугом, Алла его гасит. И трогать больше не пытается.
А я встряхиваюсь. Надеваю на губы улыбку и отмахиваюсь неправдоподобным:
— Нет. Все хорошо, Аллусь. Мороженое какое будете?
По взгляду вижу — никакое не хочет. Поэтому с еще большим энтузиазмом:
— Ванильное и шоколадное, да? Два шарика беру?
Выпутываю свою руку из-под локтя, за который я возможно даже слишком сильно опиралась по дороге. Мажу взглядом по детям.
— Вы Сафи скажете, что я за мороженым отошла?
— Конечно, Алечка. На лавке тебя ждем. Вот этой.
Не смотрю, куда Алла кивает, разворачиваюсь и иду в сторону целого ряда ярмарочных палаток со всякими вкусностями.
Успеваю дойти до поворота, когда в уши врезается громкий голос дочери. Мне кажется, что перепонки лопают. И дробит позвоночник.
Останавливаюсь, как вкопанная, оглядываюсь.
Слежу, как бросив свою новую любимую машинку с открытой дверью последи дороги она несется навстречу отцу, сообщая всем вокруг:
— Анне, смотри! Тут наш Айдар!!!
* * *
Пока мне наполняют четыре рожка, я успеваю пройти через ярость, отрицание и страх. Цепенею в апатии. Понимаю, что не хочу возвращаться. К своему же ребенку возвращаться не хочу.
Это бьет обухом по голове.
А если он там с Магдой?
Нет сил. Совсем нет сил уже…
Но я должна. Права на слабость у тебя нет уже больше четырех лет, Айлин.
Беру себя в руки, протягиваю мороженщику деньги и на каждом шагу в нужном направлении мысленно толкаю себя же в спину.
Морозит, когда вижу Айдара. Он присел на корточки и слушает Сафие.
Мутит от того, насколько искренним кажется. Даже рот приоткрыт. Глаза горят. Это у него. Представляете?
А моя малышка ведет по боку своего автомобиля. Хвастается.
«Сука, что ж ты делаешь…»
А ты что?
Опускаю взгляд и ускоряюсь.
— Анне, Айдар-р-р-р-р же!!!
— Я вижу, кызым.
Реагирую максимально безразлично. Не смотрю на него, хоть он и вырастает, разворачивается, сковывает своим вниманием.
Я рву цепи. Улыбаюсь Алле и протягиваю один из рожков.
— Зайка, сколько я тебе дол…
— Не выдумывайте, — не даю договорить. Отмахиваюсь. В таком я жесткой быть умею.
Вставляю в сухие морщинистые руки обернутый салфеткой рожок и поворачиваюсь к Данечке.
Приседаю перед ним. Вижу, что он приуныл. Моя принцесса переключилась на другого, да?
Прости ее, мой хороший. Это порода у нас такая. Иногда мы не видим хорошего за настолько очаровательно-ужасным.
Наклоняю купленный для Дани рожок с его любимым — дынным — и легонько касаюсь кончика курносого носа.
Данечка сначала удивляется, а потом смеется и стирает с носа капельку.
Берет у меня мороженое уже с улыбкой. С наслаждением ведет языком.
Вот и мне бы так… Чтобы просто кто-то мороженым по носу и настроение сразу вверх.
Не поднимаясь, разворачиваюсь и еще одно протягиваю Сафие.
— У меня машина, как у тебя? — Дочка спрашивает у отца.
— Нет, у тебя круче. Последняя модель. — От его голоса мне плохо. Хочется попросить: просто заткнись. Святой такой…
— Тает, кызым. Надо есть.
Слизываю начавший течь по вафельному рожку пломбир с дочкиной порции и протягиваю ей.
Она скорее всего не понимает, почему появление нашего друга не вызывает во мне такого же восторга, как в ней.
Хмурится, но мороженое берет.
— А ты Айдару купила, мам?
На меня снова, как вчера, волной накатывает злость. Это пугает. Я не должна испытывать злость из-за обычного детского вопроса.
Глотаю. Дышу.
— Нет, кызым. Айдар взрослый. Он может сходить себе за мороженым. Тем более, он нас не предупреждал, что собирается в парк.
Чувствую взгляд. Плотный. Вязкий. Адресный.
Страшно до колик, но я все равно вскидываю свой на секунду. Успеваю впитать. Хмурый. Задумчивый. Думаешь, как бы еще побольнее меня наказать?
Правильно, думай. Пока что я даже себя удивляю тем, насколько бездонна.
— Айдар, хочешь мое? — Та же девочка, которая не пустила за руль Даню, теперь готова отдать свое мороженое.
Стону внутри. Со вздохом вырастаю.
Смотрю Айдару в глаза и протягиваю рожок, который брала вроде как себе. Сейчас-то понятно — в горло не полезет. Пусть забирает.
Пусть всё забирает.
— Она не успокоится, если ты останешься без мороженого.
