Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
— Людям часто требуются годы, чтобы расстаться со своими иллюзиями и принять реальность во всем её безобразии, Элиза. Но так сложилось, что я никогда не питал иллюзий. Мне очень рано отбили тягу к ним. И когда мое размеренное существование окрасилось присутствием взрывоопасной яркой девочки, такой необычной, умной, темпераментной... в глубине души я знал, что когда-нибудь ей станет мало пространства рядом со мной, и наскучит эта бесцветность. И тогда обязательно захочется свободы... ослепительной свободы.
— Это не так! — горячо возразила, подавшись вперед, и её ресницы затрепетали от вновь нахлынувших яростных слез. — Я не хотела никакой свободы, Рома! Я хотела, чтобы ты меня любил! Не так, как всех вокруг, подгоняя под одну гребенку, а исключительно — меня! Я хотела, чтобы ты не отпускал! Я почти сдалась, задавая тебе этот вопрос перед уходом! А ты легко отказался от меня, кинув небрежное «Не держу»...
— Я не отказывался, я не мог сделать этот выбор за тебя...
— Мог! Ты мог! Ты старше, опытнее, ты — мужчина! Ты же чувствовал, что я влюблена, не отрицай! Если бы я тебе была нужна... ты бы сделал этот выбор за нас двоих. Ты не позволил бы мне уйти. Но... — она со злостью стиснула зубы и рваными движениями вытерла мокрые щеки, прежде чем продолжить. — А я была слишком задета твоим безразличием, чтобы остаться. Знаешь, что я делала в «городе любви» три года? Первый год ненавидела тебя и пыталась забыть... Остальные два — смирившись, задыхалась, словно запертая внутри самой себя же. Это ты, черт тебя дери, называешь свободой?! Попыткой сбежать от «серости» рядом с тобой?
Её краткая исповедь полоснула Рому, словно ядовитыми когтями, оставляющими за собой зудящие кровавые борозды. Это, безусловно, никак не походило на его мысли о жизни Элизы в Европе.
До боли в пальцах хотелось сократить расстояние между ними и прижать девушку к себе. Дать понять, как он сожалеет… Стереть поцелуями влажные дорожки с щек, обнять, укрывая собой. Но он понимал, что кипящее в ней сейчас свирепство не позволит этого сделать.
— Может, ты и права. Видишь ли, я так и не уловил сути этой дилеммы: если любишь — отпустишь, или, когда любишь — нельзя отпускать?..
Мужчина постепенно ударился в воспоминания, восстанавливая события давнего прошлого. Где он, будучи четырехлетним смышлёным мальчишкой, уже абсолютно четко уяснил для себя: чтобы защитить маму, нужно держаться от неё же подальше.
— Посмотрим, выйдет ли из тебя что-то дельное, если я займусь твоим воспитанием, — причитала женщина, считавшаяся его бабушкой, — гены, конечно, со стороны матери достались отягощенные, но наша порода еще может победить…
Ни капли не тушуясь под растерянным детским взглядом, она буквально внушала Роме, что он — полукровка. И убеждала, что честь быть Разумовским надо заслужить. Однажды мальчик спросил у мамы, почему бабушка так говорит. Та выслушала, скрывая от сына истинные эмоции, поцеловала в щеку и попросила не огорчать Анастасию Ильиничну, уважать возраст и родство. А потом он проследил за ней и стал свидетелем того, как мама вся в слезах вылетела из комнаты бабушки, в которую направилась отстаивать собственного ребенка, беспокоясь за его психику.
Неокрепшее сознание металось от одного к другому. Ослушаться маму, выказывая неуважение к хладнокровной женщине, не хотелось, но и добровольно проводить время с бабушкой — тоже. Рома откровенно избегал её, как мог. И ничего не замечал. До определенного ужина в кругу семьи. Был праздник, все Разумовские собрались за столом, даже годовалого Влада посадили на специальный стульчик. Сначала всё было ровно, а потом атмосфера резко изменилась. Рома четко помнил, как побледнела мама после какой-то реплики бабушки, и между ними завязался спор. Без криков, повышенных тонов. Анастасия Ильинична умела препарировать собеседника и без этих звуковых спецэффектов. Пусть и не всех словосочетаний понял, но смысл беседы он уловил — негоже мальчику таскаться с непутевой матерью, наберется нечестивых повадок. Это было о его поездках после детского частного сада в театр, где она пела.
Сначала, тихо извинившись, ушла мама. За ней — отец, раздраженно кинувший своей матери напоследок, что она неисправима. А потом ускользнул и Рома. Подкрался к родительской спальне и слушал, как плачущая мама просит папу оставить дом и уехать. А если он не хочет, то хотя бы её отпустить с сыном. Потому что больше не может так…
Эти события оставили в нем неизгладимые впечатления. Посеяли в душе тревогу, страх и уныние. Картинка благополучия в незрелом сознании дала крупные трещины.
В дальнейшем этот разговор повторялся не раз. Но исход был одинаков — отец отказывался отпускать и сам уходить тоже. Комфорт, карьера, финансовая подушка — всё это было для него не менее важным.
Внезапно скончался дедушка. Траур осложнил и без того нелегкую жизнь обитателей дома. Коих стало меньше, ибо дядя с женой и сыном покинули гнездышко, выбрав свободную жизнь. Вдали от главной интриганки.
Нападки свекрови усилились в разы. Градус язвительности повысился. Мама стойко терпела. Ради любимого мужа. Всё еще надеясь на что-то светлое в будущем.
А у наблюдательного Ромы получилось проследить тенденцию — чем больше времени он проводил с мамой, тем сильнее бабушка цеплялась к ней. И несмотря на то, что она никогда не позволяла себе высказаться в сторону Анастасии Ильиничны, особенно при нем, вот этот мальчик, которым Рома тогда был, очень хорошо всё понимал и тяжело переносил боль в глазах матери.
Что подстегнуло его переиграть комбинацию, чтобы из-за него она не страдала от бесконечных оскорблений. Он просто сдался во власть хладнокровной женщины. Теперь уже действительно добровольно. Позволил ей занять всё свое время, лишь бы не лезла к маме с колкостями. Как говорила сама бабушка, она «делала из него настоящего Разумовского». А Рома ей не мешал, решив для себя, что эта миссия — отвлекать мегеру — остается на его плечах. И постепенно научился сдерживать свои истинные эмоции, а дальше — совсем не проявлять их, чтобы у Анастасии Ильиничны не прибавлялось рычагов давления на него, потому что она всегда била в слабые места, не заботясь о последствиях.
Годы шли, но напряженная обстановка не слабела. Подрастающий Руслан, который никак не давался в руки бабушке, крайне раздражал её и удостаивался презрительного обозначения «пошел не в ту
