Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
Элиза отвернулась, давая понять, что действительно поставила точку.
Какое-то время мужчина однозначно сверлил её спину напряженным взглядом, от которого по позвоночнику проходил холодок. Но вскоре послышались шаги, а следом тихо хлопнула дверь.
Девушка моментально расслабилась, сникнув. И обхватила себя за плечи в порыве унять дрожь. Слова Дашкова попали в самое сердце своей правдивостью, и внутри опасно запульсировало, будто перед извержением.
Опомнившись, она отправилась в коридор и закрылась на все замки, отрезая себя от внешнего мира. И ушла в спальню, свернувшись клубочком на постели. Снова накатила апатия, постепенно унося в полудрему. А когда через неё послышалась трель звонка, Элиза непроизвольно дрогнула.
Оказавшись в прихожей и увидев незваного гостя в глазок, сначала девушка застыла на месте, а потом трусливо попятилась назад. Даже смотреть на него сейчас невыносимо. Какие разговоры? Рома просто не оставил ей выбора — она не хочет с ним общаться…
Трель повторилась еще пару раз.
Элиза выждала немного, скользя по железному полотну отупевшим дезориентированным взглядом. И снова отступила в комнату.
На самом деле, ей теперь даже страшно встречаться с Разумовским, не зная, какие еще пытки он заготовил, как еще умудрится задеть её. Лучше так. Пусть малодушно, но так.
Через несколько часов наедине с собой она почувствовала, что задыхается в четырех стенах, боится собственных мыслей. Выбрали же оба момент прийти друг за другом и выбить её из колеи, черт возьми!..
Резко вскочив, девушка за считанные секунды очутилась в коридоре, быстро одевшись. Схватила телефон, ключи и спешно открыла дверь, стремясь скорее глотнуть свежего воздуха. Нервно перешагнула через порог и… полетела вниз, споткнувшись о чьи-то ноги, наглым образом устроившиеся на её коврике…
Она успела проехаться щекой по испещренным рубчиками стыкам плит, царапая кожу и чувствуя, как удар отдается вглубь скулы неприятным уколом, прежде чем её поймали сильные руки, моментально приподняв и подтянув к крепкой мерно вздымающейся груди.
И вот когда Элиза оказалась прижатой к ней, этой родной груди, вдохнув знакомый запах, ощутив исходящее от нее тепло, самообладание разом её покинуло. Рациональное ретировалось, уступая эмоциональному. Долго, очень долго готовящемуся к своему «выходу». И оно взорвалось, взметнуло вихрь воспоминаний, скрутило шквалом контрастных реакций — от лютого холода до нестерпимой жары, словно в ней одновременно проявились все стихийные бедствия: цунами, пожар, ураган, землетрясение, смерч, лавина...
Попытавшись себя сдержать, девушка стиснула зубы, но крик все равно вырвался наружу и получился протяжным завыванием из-за барьера. А потом она заорала. В самую его душу. Выплескивая убийственный коктейль. А потом еще. И еще раз. Следом — вскинула голову и взглянула Роме в лицо. Неконтролируемо брызнули сердитые слезы, стоило их глазам встретиться.
Смотри, как мне больно. Смотри, что ты со мной сделал. Смотри, как я распадаюсь.
И снова по-детски безутешно — с всхлипами, в голос. Растерянно. От обиды, от жгучей тоски, от непонимания, чем заслужила такое его отношение.
Разумовский потрясенно застыл. Взор мужчины наполнился горечью, как если бы в него действительно вдохнули все её мучения.
Несколько бесконечных секунд они так и сидели бездвижно — всматриваясь друг в друга. Два истерзанных и уставших одиночества.
Пока с отчаянным стоном Рома вновь не притянул её к себе:
— Элиза...
— Ты редкостная сволочь, Разумовский! — глухо выдала ему в плечо и сотряслась в новых рыданиях.
Щелкнул замок одной из соседских квартир. Где-то на задворках сознания колыхнулась мысль, что они так и сидят на лестничной площадке, — ревущая Элиза, прижатая к Роме, — оккупировав вход, и издают слишком громкие звуки, нарушая покой остальных жильцов. И если девушка не в состоянии была учесть этот факт, то Разумовский — вполне. Прямо в таком положении, не выпуская её ни на миг, мужчина буквально переполз в коридор и захлопнул дверь. Разместившись на полу, он прислонился к стене, одной рукой придерживая Элизу, второй — начав гладить её от макушки до лопаток цельной теплой волной.
От этой ласки делалось только паршивее, и ткань пальто под её щекой стремительно намокала, обильно орошаемая беспрерывным потоком слез.
Были бы силы — оторвалась бы от него и выставила за порог. Но их не было. Они уходили на истерику, которая, вместо того чтобы закончиться, набирала обороты. Тело трясло от многочисленных спазмов, выбивающих из неё кислород вместе с завываниями. Пальцы до бескровия вцепились в ворот его бежевого коверта, и были настолько напряжены, что фаланги одеревенели, не разгибаясь.
Элиза захлебывалась вдохами и злилась на свою немощность, из-за которой не получалось верещать, как того требовало нутро, во всё горло, что он… бездушный, безжалостный и безразличный робот!..
И как хотелось ударить эту глыбу, выместить ярость, осыпать ругательствами за каждый приобретенный на сердце рубец… Разумовский ужаснулся бы, если бы смог увидеть, сколько ран оставляли внутри неё его поступки.
— Отпусти, — прокряхтела посаженным голосом, как только ярый всплеск немного утих.
Никакой реакции. Мужчина продолжал свои медленные поглаживания, не собираясь подчиняться.
— Отпусти! — выдала громче и запрокинула голову, сквозь соленую муть уставившись на него.
— Не могу, — его ладонь плавно сместилась с её макушки на щеку, и он ребром вытер влагу, оттесняя к ушам и дальше к шее. Затем большим пальцем прошелся по нижнему веку, стирая остатки слёз. И проделал всё то же самое со второй стороной под хмурый настороженный взор девушки. — Не могу, Элиза.
Тоном, способным подкосить. Продрать до самых костей и снести оборону.
Но… девушка отмела предательский отклик, ядовито напомнив:
— Можешь! У тебя это всегда получалось!
Лицо Ромы исказилось горькой усмешкой:
— Получалось ли, Покахонтас?
Он неожиданно склонился ближе и коснулся губами её виска, задержавшись там. А потом поцеловал совсем невесомо ближе к уху, где саднило после падения. Нежно, бережно, трогательно…
И постепенно вводя Элизу в ледяное бешенство своим спокойствием и невозмутимостью. Будто происходящее — норма.
Девушка резко вырвалась из его рук, отцепила свои окаменевшие пальцы и откинулась назад, высвобождаясь. Отползла к противоположной стене, сорвав с себя куртку и отшвыривая прочь так небрежно, что из кармана выпал телефон, грохнувшись на пол и инерционно проехавшись немного дальше.
Она забилась во внешний угол шкафа-купе и подтянула к себе колени, чтобы их с Разумовским ноги не соприкасались. Расстояние между ними было крохотным, всего с десяток сантиметров, но задышалось легче. Яснее. Без сводящего с ума тактильного контакта, путающего все мысли. Беспроигрышный ход, нечестный,
