Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
Элиза нахмурилась и попыталась возразить, но Разумовский остановил её:
— Это сейчас мы многое видим правильно, когда уже пройдены испытания, открывшие нам глаза. А на тот момент ты заставила меня поверить, что я тебе не нужен и ты лишь развлекаешься. Я гадал, как ты жила в той вольной обстановке, предоставленная себе? И находил ответы в твоем изменившемся поведении. Этой показной раскрепощенности. Приобретенном умении носить наряды, от которых раньше приходила в раздражение. От способности теперь спокойно принимать помощь — ты же пришла работать под протекцией Дашкова, а когда-то давно обвинила меня в том, что я вмешиваюсь в твою карьеру, и это тебе претит.
Он сделал паузу, чтобы огладить большим пальцем выступающие костяшки на её ладони. Этим жестом, быть может, стремясь отвлечься, чтобы упорядочить разошедшиеся гвалтом мысли от воспоминаний об испытанной им ревности.
— Однажды я увидел, как ты ешь с ним в кафетерии, и это меня окончательно убедило, что в твоей жизни есть люди, которым ты позволила и позволяешь больше, чем когда-то мне. Более интимное, на новом доверительном уровне. Каждое его прикосновение к тебе отзывалось во мне ожогом. А в тот день на конюшнях ваш приветственный поцелуй выбил почву из-под ног. Я был так зол и так внимательно наблюдал за тобой, что падение с лошади практически предрек — почувствовал, что что-то пошло не так. И именно это позволило мне кинуться к тебе. Страх за твою жизнь привел меня в ярость. Я сошел с ума от осознания, что ты связалась с мужчиной, который неспособен тебя защитить — ни в рабочей среде, ни вне её… А потом ты пошла на меня с войной… И всё то неправильное, что между нами было до этого, возросло, наслоилось, постепенно разрушая обоих.
Она выдохнула тяжело и протяжно, безмолвно соглашаясь с ним.
— Твоя истерика в роддоме опрокинула мой мир, Элиза. Ты и представить себе не можешь, насколько сильно меня ранило твое признание. Я ведь тоже хотел этого ребенка, — девушка задрожала безотчетливо крупно, её и без того холодные ладони вмиг превратились в ледышки, а взгляд перетек в затравленный и измученный. — Ты обвиняешь меня в том, что я не проявил никаких эмоций, и я не смею возражать. Но разве мои шаги в отношении тебя не были лучшим показателем чувств, о которых я не говорил? Я просто молча был рядом. Даже когда ты бросала в меня фразы, что не хочешь стать матерью. Понимаешь ли ты, что значит для мужчины нежелание женщины рожать от него? Я тебе скажу. Недоверие. А скрыть от меня причину выкидыша, позволяя заблуждаться на свой счет, это еще один удар, подтверждающий твое недоверие. Теперь, когда мне доступна роскошь быть откровенным, я признаюсь тебе: ты сделала мне очень больно в стремлении продемонстрировать, как несознательно больно когда-то делал тебе я. Видишь, какой беспорядок мы навели?..
— В попытке доказать, что не хотим навязываться друг другу? — горько усмехнулась Элиза, обдавая его печалью в своих умопомрачительных глазищах. — Я искала любви. Каждое мое действие было направлено на то, чтобы пробить твою броню, я очень хотела найти там хотя бы каплю тех чувств, которыми сама горела. Всякий раз, когда мне казалось, что, да, ты можешь любить меня, происходило нечто такое, что моментально убеждало в обратном. Очень жестокие качели.
— Иногда обстоятельства выше нас, но моего отношения к тебе они никогда не меняли, — наклоняется ближе к ней. — Я, считая, что ты играешься, тешишься и скоро тебе это надоест… всего лишь не хотел, чтобы ты сломала об меня свою жизнь. Якобы продолжая жить по-прежнему, я при этом мучился ревностью, на которую не имел никакого права, и уверял самого себя, что такой экспрессивной темпераментной девушке, в конечном итоге, не место рядом с типом, начехлившим «противоэмоциональный» гондон. У нас обоих была неверная исходная информация. Странным образом, будучи взрослыми адекватными людьми, мы всё это время избегали открытого разговора, закрываясь друг от друга. Видимо, зрели для него. Натворили кучу ошибок, руководствуясь всем, что болело внутри… Но, знаешь, быть может, именно это и было нужно нам, чтобы избавиться от груза прошлого? Ломаться, совершенствоваться, двигаться дальше. Без боли и дискомфорта не бывает развития.
— А какой в нем толк, если… если мы пришли к тому, с чего начали? Я ухожу, ты остаешься.
Настойчиво вибрировавший телефон отвлек девушку. Она отняла свои руки и потянулась за смартфоном, который последние несколько минут не смолкал. Её движения были угловатыми, неуверенными. Рома прекрасно понимал, почему — гнет долгожданного разговора отпустит еще не скоро.
Элиза поднялась на ноги, мужчина встал следом.
Она сжала гаджет в ладони и, не смея смотреть ему в глаза, вымолвила с придыханием:
— Другая женщина ждет от тебя ребенка. И продолжает находиться рядом с тобой… Это перекрывает всё. Абсолютно всё.
— Нет больше никакого ребенка, Элиза. И Лены рядом со мной — тоже. Я закрыл тему с корпорацией, завтра мой последний рабочий день.
Разумовский попытался вновь коснуться её, но девушка резко отпрянула и вскинула руку, задев при этом коробку, неустойчиво стоявшую на полке. Та пошатнулась и полетела вниз из-за перевеса торчавшего в воздухе бока. Неплотно прикрытая крышка приземлилась первой, за ней от удара вдребезги рассыпалось сердце — тот самый подарок, и уже потом на всё это великолепие осел красочный прямоугольник, в котором оно лежало.
Элиза, предпринявшая попытку поймать хрупкую вещицу, выронила свой телефон, который дополнил композицию, очутившись в куче разноцветных осколков.
Это было настолько символично, что оба замерли и добрых минуты две в тишине рассматривали битое стекло.
Рома первым пришел в себя. Медленно опустился и поднял смартфон, продолжающий вибрировать, но уже от входящих сообщений, о которых извещали push-уведомления, заполнившие экран. Отдав его девушке, он сделал шаг назад и тихо произнес:
— Я не стану спорить по поводу твоего решения развестись. Завтра, когда заберешь свои документы, потом зайди ко мне, я всё подготовил. Но я прошу тебя подумать о том, что теперь мы можем
