Трюк - Иден Финли
Охранник отступает, и я снова бегу. С другого конца вестибюля вижу, как закрываются двери лифта, и припускаю быстрее. Чувак в лифте видит, что я бегу, но ничего не делает, чтобы удержать двери открытыми. Урод.
Следующий лифт приходит, по ощущениям, где-то через два года. К тому времени, как я добираюсь до номера Мэтта, адреналин в крови зашкаливает. Я не утруждаю себя стуком и открываю дверь картой.
Вот он, со всеми своими шестью футами и тремя дюймами четко очерченных мускулов и сексуальной как грех задницей. При виде меня Мэтт застывает на полдороге между двумя кроватями.
— Ноа…
Сердце бешено колотится, и меня будто затягивает в мощное течение, несущее к Мэтту. Громкий щелчок захлопнувшейся за мной двери нарушает наступившую тишину в комнате. Все подозрения, ненависть и гнев трансформируются в похоть, желание и нужду. Если бы не отчаянная необходимость узнать, что натворил отец, я бы набросился на Мэтта и оставил все вопросы на потом.
— Что он сделал? — спрашиваю я.
Мэтт хмурит брови.
— Кто? Дэймон?
— Мой отец, — шиплю я сквозь зубы.
Замешательство на лице Мэтта сменяется удивлением, брови взлетают до линии волос. Он отворачивается, избегая моего взгляда.
— Ох. Хм-м. Ты про это… Дэймон сказал, он…
Я никак не могу восстановить дыхание, грудь тяжело вздымается.
— Единственное имя, которое назвал Дэймон — Рик Дуглас. А я сложил два и два.
— Неважно, что сделал или не сделал твой отец. Просто знай, что оставаться в Нью-Йорке был не вариант. Если бы имелся хоть шанс, я не колебался бы ни секунды. Так же, как если бы ты попросил меня остаться. — Мэтт пытается подойти ко мне, но я отступаю, пока не упираюсь спиной в дверь.
— Мне нужно знать, — говорю я.
— Зачем? Это тебя лишь разозлит.
— Ты отказался от миллионов долларов ради меня.
Мэтт пожимает плечами.
— Ты идиот, если хотя бы допускаешь мысль, что я мог согласиться. То, что я чувствую к тебе, стоит гораздо больше.
— Почему ты мне не сказал? — шепчу я.
— Если в двух словах, мне дали понять, что твой благотворительный фонд может накрыться.
Я моргаю. Этот парень… это он и есть. Он тот самый.
Он будет за меня бороться. Защищать. Оберегать. Он предпочтет меня всему остальному — даже футболу, если я позволю. Чего я не сделаю. Но дело не в этом. А в том, что я думал, никогда не встречу такого человека, как Мэтт. Который любил бы меня и весь мой дерьмовый багаж. Который смог встретиться один на один с моим отцом и принять мою сторону.
— Я не хотел, чтобы ты потерял то единственное, что тебя так воодушевляет, — после затянувшейся паузы говорит Мэтт. — Когда ты рассказываешь о «Радужных Койках», то просто светишься. Оживляешься, становишься страстным. Как-то ты сказал мне, что у тебя никогда такого не было. Ты не собирался просить меня остаться, и я решил, что не стоит ничего рассказывать. Я нарушил сделку, влюбившись в тебя.
— Нет. Мы нарушили сделку. Кажется, я полюбил тебя в ту минуту, как мы приземлились в Нью-Йорке, и ты недвусмысленно указал на мою избалованность. Это было так романтично.
— Как? Никаких нежных чувств к парню с круиза? — спрашивает Мэтт.
— К тому злюке, не вылезавшему из спортзала? Не особо.
— Эй, ты же понимаешь, что я все еще тот самый парень.
Я трясу головой.
— Ты гораздо больше.
— Могу я уже тебя поцеловать? Пожалуйста?
— Блядь, да.
Мы сталкиваемся ртами на полпути, слишком жадно, чтобы вовремя притормозить. Зубы громко клацают, и мы начинаем хохотать.
— Ух, — Мэтт хватается за челюсть.
— Упс.
— Кровит? — Он убирает руку и показывает зубы.
— Нет, все в порядке. — Я подхожу ближе. — Просто идеально.
На этот раз я двигаюсь медленно. Скольжу пальцами по волосам и мягко прижимаюсь губами к его губам.
Мэтт стонет и обхватывает своими огромными ладонями мою задницу.
— Я переезжаю в Чикаго.
Мэтт застывает.
— Ч-что? — Он откидывает голову, но по-прежнему прижимает меня к себе.
— Я не хочу без тебя жить, а ты не можешь бросить футбол ради меня. Ты и есть футбол. Ты готов был отказаться от всего. Сейчас моя очередь переступить через себя и сделать это на самом деле.
Надо признать, единственный раз, когда я бросил все ради парня, это обернулось против меня. Я остался получать степень политолога в спортивном колледже Нью-Джерси. Не будь я таким упрямым, перевелся бы в Гарвард, Йель или любой другой университет Лиги плюща, и отец заплатил бы любые деньги. А я остался в Ньюпорте ему назло.
Но Мэтт — не Натаниэль. Да и я уже не тот наивный восемнадцатилетка.
— Что меня там держит? — спрашиваю я. — Я люблю Нью-Йорк, но…
— А как же твой благотворительный проект?
— Уверен, в Чикаго тоже найдутся бездомные подростки-геи. Печально, что этот проект применим в любом городе, но в данном случае это нам на руку.
— У меня контракт всего на год. Если ты запустишь «Койки» здесь, а я не пройду отборочные тренировки…
— «Радужные Койки» еще очень далеки от запуска. Мы пока только на стадии планирования. А если проект останется в Нью-Йорке, мы что-нибудь придумаем. Я мог бы летать туда и обратно, когда ты в разъездах, да и сезон длится всего пять месяцев… даже меньше, если не попадете в плей-офф, хотя я в вас верю.
Мэтт отстраняется.
— Ты в курсе продолжительности футбольного сезона?
— Я прочитал.
Ага, я абсолютно без ума от этого парня. Я даже занимаюсь планированием всякого дерьма.
— Ладно, а как же твой отец? Он же вычеркнет тебя из завещания.
— Ой-ой, я так ужасно этого боюсь, — сухо бросаю я. — Пусть оставит свое состояние моим кузенам. Они все равно считают, что я не заслуживаю права на наследство Хантингтонов.
— Ты пожертвуешь ради меня миллионами долларов?
— Звучало бы более впечатляюще, если бы я не стоил больше, чем отец. Но, да, конечно, будем считать, что так.
Мэтт игриво меня пихает, но я хватаю его за руку и притягиваю к себе. Постоянно хочу до него дотрагиваться. Все время. Трудновато придется во время тренировок, но я серьезно настроен со всем справиться.
— Если тебе от этого станет легче, знай: будь я перед выбором между тобой и деньгами, я выбрал бы тебя. Всегда. Ты единственный человек, который понимает, почему я такой, какой есть, и я люблю тебя, тупица.
Улыбка, озарившая лицо Мэтта, окончательно рушит мои стены, и я понимаю, что поставил сердце на
