Ева Модиньяни - Женщины его жизни
Из окна своего кабинета Филип видел все, хотя и не мог расслышать, о чем говорят эти двое. Он вернулся домой, пока Аннализа, Джордж и Бруно катались верхом. Желая загладить вред, нанесенный собственной грубостью, он укрылся в библиотеке, переживая угрызения совести пополам с гневом и заливая все это шотландским виски. Он дождался их возвращения, он видел, как они вышли к бассейну, с каким наслаждением плавали и играли, а когда Аннализа и Джордж поцеловались, понял, что означает выражение «кровь стынет в жилах». Он буквально окаменел, не в силах шевельнуть пальцем, чувствуя себя униженным и бессильным. Ему захотелось покончить с собой, исчезнуть навсегда.
Джордж, обладавший всего-то навсего простотой и веселостью, сумел покорить женщину, которой он, Филип, обладал, но так и не смог завладеть. Когда-то давным-давно он тоже сумел пробудить в Аннализе этот радостный смех, но его счастье вспыхнуло и мгновенно погасло, как перегоревшая лампочка. То, что он сейчас увидел, открыло ему глаза на правду: Аннализа никогда не принадлежала ему.
После первой волшебной встречи она больше не давалась ему в руки, в то время как его собственное желание росло с каждым днем. Это было желание взаимной страсти, и его не могло удовлетворить ритуальное жертвоприношение в виде покорно предлагаемого тела. Фил по-прежнему был страстно в нее влюблен.
Он смотрел, как Аннализа и Джордж пьют и беседуют, сидя на высоких табуретах у стойки бара: живое свидетельство его несостоятельности как мужчины, как мужа, как отца. Его жена бросилась на шею Джорджу, а еще раньше Бруно веселился с ними, смеясь и радуясь жизни.
Установленный Филипом в соответствии со строгими семейными традициями режим устрашения ни к чему не привел: любовь, привязанность, уважение невозможно навязать силой. На всех фронтах Филип неправильно выбрал стратегию, а теперь боевые действия зашли так далеко, что отступать, видимо, было уже поздно. Цепляясь за мебель, чтобы не упасть, он с трудом добрался до кресла.
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Стояло солнечное калифорнийское лето. Был июнь, прошел месяц после той удивительной ночи в Нейпа-Вэлли. Аннализа лежала на надувном матрасе, покрытом махровым полотенцем, у края окруженного тропической зеленью открытого бассейна на вилле в Сосалито.
На ней был белый купальный костюм, подчеркивающий красоту загара. Океанский бриз доносил аромат цветов, смешанный с запахом морской соли. Солнце сильно пригревало, и она уже предвкушала, с каким наслаждением окунется в прохладную воду. Протянув руку, Аннализа взяла свои верные часики «Вашерон-Константен», лежавшие на подносе рядом со стаканом мандаринового сока, поданного ей горничной Айрин, и посмотрела, который час. Было десять утра.
Через несколько дней у Бруно закончатся занятия в школе. Она была твердо намерена вернуться с ним в Европу на летние каникулы и уже распланировала предстоящий маршрут во всех деталях: Лондон, Париж, Милан, Рим, Палермо. Она обновит свой гардероб, навестит старых друзей, вновь обнимет отца и наконец опять увидит Кало.
Воспоминание о Кало никогда не покидало ее, хотя все эти долгие годы она пыталась его заглушить, запереть в дальнем уголке сознания, оно продолжало упорно ее преследовать. Стоило ей взглянуть в лицо сыну, как вновь всплывали воспоминания об утрате, с которой душа так и не смогла примириться.
И наконец был тот чудесный вечер с Джорджем, закончившийся поцелуем, который вновь воскресил в ней желание жить. Аннализа не была влюблена в него, но этот эпизод растревожил все ее неутоленные желания, пробудил чувственность, которую самые благие намерения не в состоянии были заглушить.
С того памятного воскресенья она больше ни разу не была в Нейпа-Вэлли, в старом доме среди виноградников. Филип тогда уехал в Вашингтон, а из столицы отправился в Нью-Йорк. Он вернулся в Сосалито всего два дня назад. Джордж больше не показывался, и Аннализа была ему за это благодарна, понимая, что, если они встретятся вновь и он ее поцелует, дело может зайти слишком далеко.
Нет, она решительно не была влюблена в Джорджа, но чувственное влечение к нему после того единственного поцелуя стало неодолимым. Был 1951 год, она жила в Калифорнии, а не на застрявшей в средневековье Сицилии, и прекрасно знала, что многие ее американские подруги, ни секунды не раздумывая, последовали бы своему инстинкту. Рядом был Голливуд, великая фабрика целлулоидных грез, ходили слухи и сплетни, свидетельствовавшие о весьма растяжимой морали. Индустрия разводов в Неваде работала на полную мощность. На словах все выходило даже слишком просто.
Аннализа была воспитана в очень строгих итальянских, вернее даже сицилийских, традициях. Ей становилось не по себе, и она чувствовала себя задетой, когда слышала анекдот о сицилийских женщинах, которые все делают, не выходя из дому, даже для измены мужу у них есть три Д: деверь, дядюшка и двоюродный братец. Этот анекдот казался ей оскорбительным и неприличным. Трудный, непонятный даже для нее самой ребенок, воспоминание о трагической любви Кало и неудавшийся брак и без того делали ее жизнь нелегкой.
Она лениво поднялась, подошла к краю, вытянув перед собой руки, грациозно прыгнула в самую середину бассейна и ушла под воду, наслаждаясь ее прохладной лаской. Когда она вынырнула, запрокинув к небу голову с блестящими и гладкими от воды волосами, возле бассейна раздался телефонный звонок.
В четыре взмаха она достигла покрытой эмалью стальной лесенки, выбралась из воды и схватила трубку.
– Вас спрашивает мистер Джордж, – сообщил дворецкий.
– Соедините меня с ним, – ответила она, стараясь сохранить безразличный тон.
– Как дела? – голос Джорджа звучал волнующе, усиливая растущее в ней желание.
– Хорошо, а у тебя? – Ей хотелось отбросить условности и прямо сказать ему, как страстно она жаждет его видеть.
– Давненько мы не виделись, – весело заметил он.
– Ну, понимаешь, – принялась оправдываться Аннализа, – Филип только позавчера вернулся из Нью-Йорка.
Длинные мокрые волосы облепили ей плечи.
– Послушай, я во Фриско, остановился в «Шератоне». Почему бы тебе сюда не подъехать? Мы бы вместе пообедали, – продолжал он таким голосом, что она сразу же насторожилась.
– В чем дело, Джордж?
Высоко в небе пролетел самолет, вновь пробудив в ней стремление уехать.
– Филип вызвал меня к себе в контору, – он старался говорить как можно беззаботнее, но достиг обратного: слова прозвучали зловеще.
– Что ж тут такого особенного? – Приглашение «на ковер» к Филипу было частью повседневной жизни.
– Он спросил, какие намерения я имею по отношению к тебе, – объяснил Джордж.
