Ева Модиньяни - Женщины его жизни
– Это что, новая светская игра? – он решительно отказывался ее понимать.
– Отныне все, что я сделаю, будет сделано по моей собственной воле. Без влияния алкоголя, – она наслаждалась освобождением из рабства.
– Никак не пойму, что, собственно, ты пытаешься мне сообщить? – Джордж налил себе белого вина, ему было необходимо выпить.
– Я намерена развестись, – сказала она, пристально глядя на него. Он сделал большой глоток, чтобы прийти в себя от изумления.
– В нашей семье это будет историческим событием, – с грустью произнес Джордж, словно уловив недобрый знак в решении, ломавшем семейную традицию.
– Я уже сказала Филу, – сообщила она, сама поражаясь собственному спокойствию.
– Ты хочешь сказать, что я тоже сыграл свою роль в этом решении? – Аннализа прочитала в его глазах глубокую печаль.
– Возможно, если бы не ты, – честно призналась она, – этот брак просуществовал бы еще некоторое время. Но рано или поздно он все равно бы распался.
– Не могу сказать, что эта новость наполняет меня гордостью, – заметил он, покачав головой. – Ведь речь идет о тебе и о моем брате.
– Не бери на себя чужой вины, – торопливо проговорила она. – Наш брак с самого начала был обречен, хотя я и пыталась быть хорошей женой, а Фил сделал все возможное, чтобы я была счастлива. Но тут одной доброй воли мало.
Альберт подал морских ежей в розовом соусе, сервированных на холодных листьях латука, но, к его великому сожалению, молодые сотрапезники не оценили изысканной свежести утонченного блюда.
– Ты вернешься в Италию? – Это был самоочевидный вопрос, но ему страшно было услышать ответ.
– Да, Джордж. – Глядя ему в глаза, она пыталась передать переполнявшую ее радость, связанную с возвращением на родину. – Я так истосковалась по родной земле. Здесь я так и не смогла почувствовать себя как дома. И Бруно тоже никогда не был здесь счастлив.
Появился Альберт, чтобы сервировать другое блюдо, но Аннализа взглядом и быстрым жестом дала ему понять, что они хотят остаться одни.
– Я так хочу быть счастливой, Джордж, – призналась она.
Он поднялся, обошел стол и, зайдя ей за спину, принялся гладить ее обнаженные руки.
– Я люблю тебя, Аннализа, – прошептал он.
– Я знаю, – ответила она, ощущая, как дрожь удовольствия пробегает по телу от прикосновения к коже горячих ладоней.
– Я люблю тебя с той самой минуты, как ты спустилась по трапу самолета, ведя за руку сына, – признался он.
Отдаваясь завораживающей ласке его рук и голоса, Аннализа рассеянно следила за разноцветными парусами, лениво скользившими по голубой глади бухты под полуденным солнцем.
– Женщины умеют ценить чувства, выраженные взглядом и молчанием, – сказала она. – Я всегда знала, что ты меня любишь. Ты мне очень дорог. Меня влекло к тебе и, может быть, все еще влечет. Но я не люблю тебя, Джордж. Я не могу тебя любить.
– Ты ведешь себя так, словно дала кому-то обет вечной верности, – он ощутил зависть к мужчине, пробудившему в ней столь глубокие чувства.
– Прошу тебя, Джордж. Не хочу вспоминать о призраках, – Аннализа взяла его руку и благодарно поцеловала. – Сегодня я решила быть счастливой и тебе подарить счастье. Хоть один разок, – наконец-то она была свободной в своих действиях.
Аннализа поднялась на ноги.
– Идем, – позвала она.
Они вместе прошли по парку вдоль тропинки, спускающейся вниз по склону холма к бухте. Джордж обнял ее за плечи, и она склонила голову ему на плечо, наслаждаясь непривычным ощущением покоя.
В глубине парка стоял небольшой садовый домик, северная стена которого отвесно нависала над морем. Живописное деревянное строение с остроконечной крышей, увитое плющом, служило убежищем Аннализе. Она сама обставила его в типично итальянском вкусе и пряталась в нем в тяжелые и грустные минуты жизни. Это был ее buen retiro [55], островок уединения, надежное место, где она могла заглянуть себе в душу. Здесь она писала письма отцу и крестной, здесь вспоминала Кало.
Садовый домик в глубине парка не принадлежал никому из семейства Брайан, он был ее исключительной собственностью на чужой земле. В нескольких метрах от домика была калитка, за ней проходила оживленная автострада, привлекавшая туристов благодаря великолепной панораме.
Аннализа вела Джорджа в свое маленькое имение. В свой дом.
* * *– Hasta maana [56], Бруно, – сказал Дон Тейлор мальчику, вышедшему из «Кадиллака» у парадных дверей виллы.
– Hasta maana, Дон, – прокричал в ответ Бруно. – Muchas gracias [57].
– De nada [58], – улыбнулся шофер, глядя, как он бегом, по своей обычной привычке, поднимается по ступенькам.
Было четыре часа дня. Дон привез его из школы на Ломбард-стрит, и теперь ему предстояло срочно вернуться в город, на Юнион-сквер, за мистером Брайаном. Хозяин в этот день решил вернуться домой раньше обычного. Для Дона это была хорошая новость, означавшая, что сам он тоже сможет прийти домой пораньше и провести целый долгий вечер с семьей.
Мадемуазель Югетт, пожилая французская гувернантка Бруно, служившая в доме с момента прибытия молодой хозяйки с сыном в Америку, остановила его на бегу.
– Bonsoir [59], Мад, – уменьшительное от «мадемуазель» стало для нее именем собственным. Бруно начал звать ее так, когда ему был год. Они отлично ладили друг с другом.
– Bonsoir, mon choux [60], – ответила она, ведя его в спальню, чтобы помочь переодеться.
Распорядок был тот же, что и всегда: после душа он оденется, позанимается на пианино с Мад (не столько из любви к музыке, сколько для того, чтобы угодить отцу), а потом можно будет немного поиграть или посмотреть телевизор в ожидании ужина.
Вдруг его осенило. Сегодня у него имеется отличный повод нарушить надоевшее расписание, избежать навязанного ему раз и навсегда плана действий.
– Мне надо немедленно поговорить с мамой, – объявил он, повергнув в полную растерянность гувернантку, которой, впрочем, всегда не хватало быстроты реакции в общении с ним.
– Прошу тебя, Бруно, у меня могут быть неприятности. – Она была не в состоянии справиться с мальчиком, а он, расшалившись, становился просто неуправляемым, как стихия.
– Мне нужно сообщить маме очень важную новость! – Он уже мчался вниз по лестнице, кубарем скатываясь по ступеням.
– Ты поговоришь с ней позже, Бруно, – ее слабый голос уже едва достигал его ушей.
– Только на минутку, Мад, – крикнул он, выбегая во дворик. – Я сейчас вернусь.
Обычно в это время он заставал мать в бассейне и был уверен, что она не рассердится, потому что новость, которую он хотел сообщить, и вправду была прекрасной. Учительница на уроке истории рассказала детям об Италии, а главное, о Сицилии, о найденных на острове финикийских и греческих поселениях, и даже показала диафильм об этих древних цивилизациях.
