Линн Пембертон - Затмение
А в этот самый момент Николас как раз задал дочери вопрос, касающийся Райена:
– Так он возвращается в Лос-Анджелес после окончания съемок?
Они ужинали за большим столом на двенадцать персон в парадной столовой на первом этаже. Люсинда предлагала расположиться в обычной столовой, но отец и слушать не захотел.
Вопрос заставил Люсинду насторожиться.
– По правде говоря, мы об этом как-то не говорили, папочка. Последнее время мы только работали или говорили о работе, а потом валились спать как подкошенные. А утром все начиналось сначала.
Служанка поставила перед ней овощной суп, и Люсинда потянулась за булочкой.
– Ты предполагала, когда начинала сниматься, что это такой изматывающий труд? – спросила Сирена, приступая к супу.
– Ну, я догадывалась, но ведь никогда ничего точно не знаешь, пока не погрузишься в это целиком. Мне казалось, что выходить каждый вечер на сцену – нелегко, но театр и кино – совершенно разные вещи. В театре тебя каждый день ждут аплодисменты – награда. У тебя постоянный контакт с залом – живительная связь. А в кино перед тобой только камера и требовательный, а у меня к тому же еще и капризный, режиссер.
Вздохнув, она разломила булочку пополам.
Сирена подумала, что дочь выглядит измученной.
– Неужели с Райеном так трудно, дорогая?
Вопрос был задан небрежным тоном, но Люсинда поняла, что отвечать надо осторожно.
– Он очень талантливый режиссер, мама. У всех гениальных людей сложный характер.
«И ты не исключение», – подумала Сирена, а вслух произнесла:
– Я спрашивала не о том.
Николас наклонил тарелку, добирая суп. Покончив с первым блюдом, он положил ложку рядом с тарелкой и медленно промокнул губы накрахмаленной полотняной салфеткой. – А о чем, мама? – насторожилась Люсинда.
Сирена доедала суп, и поэтому Николас ответил за жену:
– Буду с тобой искренен, мы с мамой беспокоимся за тебя.
– Беспокоитесь? Из-за чего?
Люсинда переводила взгляд с отца на мать, остановившись наконец на отце, потому что тот снова заговорил:
– Твои отношения с Райеном Тайлером. Помнишь, что ты обещала, когда я согласился финансировать «Бумаги Митфордов»?
Люсинда раздраженно уронила ложку в суп. Брызги, разлетевшись, испачкали кружевную скатерть.
– Да, помню. Ну и что?
– Просто напоминаю, что ты обещала не выходить за него замуж, по меньшей мере, два года. Надеюсь, ты помнишь наше соглашение?
Сирена вмешалась в разговор.
– Пойми, Люсинда, мы беспокоимся о тебе и считаем, что Райен тебе не пара. Ты будешь с ним несчастна. Одно дело – роман, сейчас ты неплохо проводишь время, но смотри не сделай ошибки…
Люсинда, не дав ей закончить предложение, швырнула салфетку на стол.
– Всю жизнь вы оба учите меня жить, указываете, что хорошо, а что – плохо. Да поймите же, ради Бога, мне уже двадцать семь лет! Может, хватит? Может, пора уважать и мое мнение? Я добилась успеха в своем деле и, между прочим, без всякой помощи с вашей стороны.
– Это не совсем так, – вставил слово Николас. – После «Гастингса» мы помогали тебе, как могли, учиться дальше. Неужели ты забыла?
Люсинда взорвалась.
– Да разве вы дадите это забыть? А подумал ли кто-нибудь из вас – хоть раз, – что мне нужно, что я чувствую, что может сделать меня счастливой?
– Конечно. Мы все время об этом думаем, Люсинда. Ведь ты наша единственная дочь. – Сирена замолчала, предоставив продолжать Николасу.
– У нас нет сына, и мне хотелось бы обрести его в лице твоего мужа. Райен Скотт Тайлер, несмотря на все его обаяние, не принадлежит к нашему кругу. Ты должна понимать это, Люсинда. Его окружение и представление о жизни отличаются от твоих. Брак с ним был бы катастрофой для тебя, и я никогда не дам тебе своего благословения.
– Я не нуждаюсь ни в твоем благословении, ни даже в согласии. Вы постоянно твердите, что Райен недостаточно хорош для меня. А может, он недостаточно хорош для вас? От ваших представлений о жизненных ценностях несет нафталином. Вы не видите реальной жизни за вашим лицемерием и снобизмом.
Родителей ошеломил непривычно резкий тон Люсинды.
Сирена побледнела, услышав крик Николаса:
– Да как ты смеешь!
Резко отодвинувшись от стола, Люсинда встала и заговорила повышенным тоном:
– Смею, потому что хочу быть счастливой, по-настоящему счастливой. Какими вы не были. Не хочу денег и положения в обществе, а только – радости, понимания и… любви.
У Сирены лопнуло терпение.
– Люсинда, ты не на сцене, поэтому избавь нас от сентиментальных монологов. Ты прекрасно понимаешь, что твой отец прав.
Выведенная из себя резкими словами матери и самоуверенными манерами отца, Люсинда окончательно потеряла голову. Понимая, что переходит все границы, она ринулась в наступление:
– Я вообще не понимаю, как вы можете давать советы по поводу любви и брака. Неужели вы не понимаете, что сами оказались у разбитого корыта? – И глядя на потрясенных родителей, подвела итог: – Я люблю Райена и собираюсь стать его женой – даже без вашего на то согласия.
И, глотая слезы, выбежала из комнаты, где воцарилась мертвая тишина, чуть не наскочив на Джун, выносившую из кухни поднос с жареными граусами и чипсами.
– Вы не останетесь на ужин, мисс Люсинда?
– Терпеть не могу граусов, – в раздражении выкрикнула Люсинда и выбежала из дома, хлопнув дверью.
Сирена все оставила на тарелке. Николас только поковырял немного, не съев почти ничего из любимого блюда.
Оба потеряли аппетит.
Они не обсуждали случившееся, пока не перешли в гостиную, куда им принесли кофе.
– Не нужно было заводить речь о Райене Тайлере – это я во всем виноват, – признал Николас, тяжело вздыхая.
– Она влюблена, Николас. Безнадежно, страстно влюблена, – смущенно произнесла Сирена.
– Ни один из нас ни в чем не убедил ее.
– Мы оба знаем, как она упряма и как теряет голову, когда не может получить того, что хочет. Но уже завтра она будет раскаиваться и, не сомневаюсь, позвонит и попросит прощения.
– Не уверен, Сирена, но надеюсь, что ты права. Однако я не изменю своего мнения: этот мужчина не принесет ей счастья.
– Но наша дочь только что напомнила нам, Ники, что ей уже двадцать семь лет. Она не хочет, чтобы мы указывали ей, что делать. Думаю, придется согласиться с этим и дать ей возможность жить своей жизнью.
Сирена поднялась и потянулась, посмотрев на Николаса тем же странным взглядом, что он перехватил в холле, когда вернулся домой. Теперь он не сомневался: она звала его. Николаса охватило волнение.
– Пойду лягу, дорогой. Я немного устала. Слишком много красного вина и слишком мало еды.
Николас отставил бокал с коньяком.
