Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур
Кольский покачал головой.
– Не знаю. Я не разбираюсь в этом.
– Вот именно. Философы там о разных вещах пишут, о какой-то критике чистого разума и других пустяках, которые никогда и никому не пригодятся, вместо того чтобы заняться жизненно важными вопросами. Ну, ничего, не беспокойтесь. Через месяц заканчиваются маневры, и я не желаю этой вонючке оставаться в Варшаве. А ты парень что надо, честное слово! Когда вернусь в Варшаву, мы должны чаще встречаться. Ты играешь в бридж?
– Очень плохо.
– Подучишься. Ну, а сейчас до свидания, а то мой поезд убежит. Привет!
Кольский повернул в сторону дома. У него было такое чувство, точно его окунули в болото. Но, чудо, основная тяжесть его осуждения была направлена не против Нины. Нина показалась ему таким ничтожным и таким мелким существом, что ее просто нельзя было обременять нормальной человеческой ответственностью за совершенные поступки, ни обременять, ни наказывать. Наказывать ее было так же бессмысленно, как, например, мучить собаку или кошку за то, что она съела кусок мяса, оставленный без присмотра.
– Звереныш, быстрый, ловкий звереныш с примитивными инстинктами.
Им овладела усталость, та самая тяжелая из всех моральная усталость, которая граничит с апатией, а еще презрение к себе. Как он мог оказаться в такой ситуации! Он верил этой женщине, и это – его вина, потому что хотел верить, это только его вина. Он совсем не обижался на нее, он чувствовал неприязнь лишь к себе. В этом заключался болезненный урок на будущее: никогда не приближаться к тем женщинам, в этических нормах которых можно сомневаться!
В ту ночь он писал Люции:
"Мне кажется, что можно пройти через болото, а выйти из него более чистым, лучшим, чем был до того. Разделяете ли вы мое мнение? Только сейчас я понимаю притчу о блудном сыне и то, почему во мне всегда святость Марии Магдалены подсознательно откликалась глубже, чем святость Тересы.
Мне очень нужен отдых, как физический, так и духовный. Как мне не хватает общения с вами, разговоров! Заменяю их следующим образом: когда я пишу вам или читаю ваши письма, ваши дорогие, милые письма, ставлю перед собой вашу фотографию, с которой смотрят на меня такие знакомые и самые прекрасные глаза на свете…"
Составление этого письма, естественно, оказало благотворное влияние на его нервы, и когда он засыпал, то был уже совершенно спокоен. Все, что он пережил вчера и на протяжении прошедших месяцев, казалось ему чем-то неизмеримо далеким, какой-то неинтересной историей, рассказанной кем-то и очень давно. Ему казалось, что его отделяют от этого сотни миль.
Он настолько вычеркнул из своего сознания Нину и все связанное с ней, что ему даже не пришло в голову сообщить ей об этом. Поэтому, когда около пяти часов в прихожей раздался звонок, в первую минуту он не сообразил, что это могла быть Нина. Когда он увидел ее, то не мог скрыть удивления, которое она приняла за что-то иное, но сделала вид, что ничего не заметила.
Усталым движением она протянула ему руку.
– Ах, я тебе так благодарна за вчерашний вечер. Ты не можешь себе представить, как это было для меня мучительно. Еще до сих пор не могу отойти от этих ужасных впечатлений.
Она вошла в комнату и бессильно опустилась на диван. В белом шелковом платьице без рукавов с маленьким декольте, она была похожа на девочку – наивную, капризную и свежую. Она была почти без грима или делала это так искусно, что ее загар, голубые тени под глазами, брови, ресницы и губы, казалось, имели натуральный цвет.
Кольский с недоверием присматривался к ее внешности. Она просто не ассоциировалась с теми сведениями, которые он получил о ней вчера.
– Милый, ты можешь дать мне закурить? – обратилась она, замечая в его поведении что-то необычное. Она хотела выиграть время, чтобы сориентироваться в его настроении и выбрать соответствующую тактику. Но он молча подал пачку папирос, спичку и сел напротив.
– Расскажи мне, Янек, как там вчера закончилось. Я надеюсь, не дошло до скандала между этими сумасшедшими?
– Нет, не дошло.
– Но это только благодаря тебе. Ты не можешь себе представить, как я тебе благодарна. Всегда можно положиться на твое чувство меры и такт. Ты настоящий мужчина.
Снова наступила тишина, и Кольский спокойно сказал:
– Послушай, Нина, я хочу поговорить с тобой серьезно и откровенно.
– Что-нибудь случилось? – удивленно спросила она.
Он отрицательно покачал головой.
– Не сейчас. Случалось постоянно, только я этого не видел, а разглядел внезапно.
На ее лице отразилось страдание.
– Ах, Янек, я чувствую, что ты хочешь сделать мне что-то неприятное, – произнесла она умоляюще.
– Разглядел внезапно, – продолжал Кольский. – Я узнал тебя и не стану утомлять разными нравоучениями или проповедями. Во-первых, потому, что не гожусь для этого, а во-вторых, по той простой причине, что они все равно были бы бесполезны. Ты зрелый человек, по-
нимаешь жизнь, точно знаешь, чего хочешь, и поступаешь так, как подсказывает тебе твой вкус. У тебя своя жизненная программа.
Она встала и приблизилась к нему так, будто собиралась сесть ему на колени, но Кольский сказал почти категорически:
– Прошу тебя, выслушай меня до конца.
– А… а нельзя ли это отложить на … потом? Он усмехнулся.
Нет, Нина. Я тоже зрелый человек, и у меня тоже есть свои правила и намеченный путь, собственные взгляды и собственный смысл жизни, словом, индивидуальность. Признаться, я не могу понять, что заставило тебя заняться моей особой. Возможно, мной не заинтересуется ни одна женщина. Я не обладаю теми качествами, которые ты ищешь в мужчине.
– Хочешь порвать со мной? – спросила она.
– Не порвать, зачем ты употребляешь такие слова? Просто расстанемся. На короткое время нас связал непонятный для меня каприз судьбы или, скорее, твой, но эта связь с самого начала была абсурдной. Я не упрекаю тебя в том, что, кроме меня, у тебя были другие любовники. Это – вопрос твоей совести. Я не стану тебя осуждать, потому что сам виноват. Было бы смешно, если бы я, обкрадывая твоего мужа за его спиной, отнимая чувства и ласки, которыми ты должна была одаривать его, громил бы тебя с амвона только потому, что хотел бы иметь монополию в этом обкрадывании. Я предлагаю спокойно и разумно расстаться. Расстанемся не как пара добрых приятелей, а как люди, которые совершили ошибку и, не обижаясь друг на друга, расходятся в разные стороны.
– Я не собираюсь защищаться, – сказала Нина, – или оправдываться. Я только хочу обратить твое внимание на то, чего ты сам не замечаешь. Тебе кажется, что ты поступаешь благородно, но ты не принимаешь во внимание, что чувствую я, что переживаю. Предлагаешь расстаться, потому что тебе это ничего не стоит. А тебе не пришло в голову, что для меня это может стать драмой?
