Научи меня дышать (СИ) - Вэйл Кейт
Он кивает.
— Я слышал, что в скором времени у вас планируется выставка. Бездомные, верно?
Сестра начинает суетиться и складывает столовые приборы на тарелке. Я знал, что Вика обо всем докладывает родителям. Когда я по несколько недель отмалчиваюсь или наши разговоры длятся каких-то тридцать секунд — самое долгое на что я способен, чтобы не перейти к личным темам, — то мама звонит Вике. Отец же никогда не интересовался моей работой. Для него фотография — бесполезная и пустая трата времени. Не более.
И все же я рассчитывал, хотя бы на малейшее уважение моего решения держать дистанцию. У меня есть на это право.
— Да. Я уже отснял много материала. Когда вернусь в НьюЙорк, хочу вместе с Майком съездить в одну общину на окраине Бронкса.
— Ты серьезно? Бронкс?! Богдан, не сходи с ума! — сестра с тревогой смотрит на меня. — Никто в здравом уме не поедет туда.
— Мне очень лестно, что ты переживаешь за меня, — ухмыляюсь я, прикладывая ладонь к сердцу.
— Это опасно? — голос мамы звучит взволнованно.
— В Бронксе нет ничего опасного. Там живут такие же люди, как и во всей Америке. Просто кто-то пересмотрел криминальных сериалов.
Порой в моей сестре сочетаются довольно странные увлечения, например, любовь к высокой моде и просмотр сериалов про маньяков.
— К тому же, кто-то же должен привлечь внимание к теме бедняков. Газета Майка — отличная площадка.
Вика недовольно поджимает губы и отворачивается к отцу, в поисках поддержки. Как глупо. Спустя столько лет она еще на что-то рассчитывает?
Больше отец ничего не спрашивает, и мы плавно переходим на разговор о поездке. Ожидал ли я, что он вдруг изменит свое мнение относительно моей профессии? Нет. Но все же то, что он не заводит наш разговор в привычное русло немного меня удивляет. Обычно нас хватало на добрых полчаса, а потом мы оба пускались во взаимные упреки.
Когда мы заканчиваем с едой, то перемещаемся в гостиную и мама показывает картину, которую она нашла на ярмарке художников в Париже.
— Я посмотрела на нее и подумала, что она понравится тебе, — она протягивает мне холст с изображением небоскребов. — К тому же Вика показала твой новый интерьер в квартире и мне кажется, что она будет неплохо смотреться в гостиной.
— Спасибо, — я целую маму в щеку, а затем бросаю взгляд на сестру.
— Что?
— Мне просто интересно, когда ты успела побывать у меня дома?
Она цокает языком.
— Это было не так уж и трудно. Твои мысли в последнее время заняты другим.
Мама прикрывает губы ладонью, скрывая улыбку.
Мы какое-то время еще сидим в гостиной и под вечер отец извиняется и уходит, когда его телефон, в который раз звонит. Когда же мы с сестрой вызываем такси, мама так сильно сжимает меня в объятиях, что мне становится тяжело дышать.
— Я очень рада, что ты приехал, — она отстраняется от меня и кладет руку на мою грудь. — Если ты не против, то я бы хотела, чтобы мы как-нибудь пообедали с тобой вдвоем, пока ты в городе.
— Конечно.
Я обнимаю ее в ответ и целую в щеку. Когда мы выходим за дверь, отец все также сидит в своем кабинете, даже не попрощавшись с нами. Пора признать, что ему абсолютно все равно, что творится в моей жизни.
Глава 39
Мира
— Итак, мы молчим уже тридцать минут, — говорит мой психотерапевт, бросив взгляд на наручные часы.
— Я думала в этом и заключается ваша методика, — бормочу я себе под нос.
Он смеется.
— Твоя правда. Именно с этого началась наша дружба много лет назад.
— Вау, оказывается мы друзья. В последний раз вы сказали, что больше не хотите видеть меня на своей кушетке.
— Это было сказано из лучших побуждений.
Я фыркаю и складываю руки на животе, впиваясь взглядом в книжный шкаф, стоящий у стены. В последний раз я насчитала в нем семьдесят девять книг. Мой взгляд скользит по верхней полке и я пытаюсь вспомнить, что из перечисленного, я уже видела. Чего греха таить, за несколько лет моих сеансов, я отлично выучила каждую книгу.
— Как дела в группе? — не унимается док.
— Ох, мы правда будем делать вид, что вас это интересует? — поворачиваю к нему голову.
Он поправляет очки на переносице и постукивает ручкой по блокноту, лежащему на колене. Могу поспорить на что угодно: он уже сделал несколько записей.
— Я же приходил на ваше выступление.
— И ушли спустя пятнадцать минут. Думаю, это о многом говорит.
Его губы поднимаются в мимолетной улыбке.
— Значит, ты все же видела меня, — он смотрит на меня с хитрецой в глазах.
— Конечно. Разве может быть иначе? На вас был этот странный костюм в полоску, подтяжки и галстук бабочка. Кто вообще носит такие вещи?
— Это выглядит очень интеллигентно.
— Скорее скучно.
— Ты сделала новую татуировку, — он кивает на мою правую руку.
Провожу кончиком пальца по пленке, наклеенной поверх рисунка.
— Ну вы же знаете, как я люблю рисовать на собственном теле, — отшучиваюсь я.
— Она имеет какое-то значение?
— Будущее, — выдаю я и резко осекаюсь, захлопывая рот.
Так и знала, что эта непринужденная беседа приведет к тому, что он начнет выуживать из меня информацию и просто отсидеться положенный час у меня не получится.
— Хитрый ход, — ворчу я.
Он мягко улыбается, убирает блокнот на стол и снимает очки.
— Мира, мы уже много лет знакомы, и я прекрасно знаю, что тебя что-то тревожит. Просто так, ты бы никогда не пришла. И я также знаю, какой это огромный шаг для тебя — попросить помощи.
Я сдерживаю себя, чтобы не закатить глаза и все же отворачиваюсь, скользя взглядом по кабинету. Он такой же «интеллигентный», как и мой старый шарлатан. А еще пропитан древностью. Деревянный массивный стол стоит около окна, на него падают редкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь фисташковые шторы. Стеллаж и этажерка с цветами стоят вдоль бежевых стен, а рядом висят черно-белые портреты. Уверена на все сто, это кто-то в стиле Фрейда, если начну спрашивать, то меня наверняка ждет целая лекция. На полу, поверх старого, местами потрескавшегося паркета, лежит ковер с витиеватым узором.
Каждую деталь я знаю наизусть и могу сказать, когда именно она появилась. И все же…
— Мне кажется, я никогда не смогу освободиться от гнета прошлого, — едва уловимо шепчу я. — Когда я думаю, что моя жизнь налаживается, что я становлюсь обычным человеком, с которым когда-то произошел кошмар, но в данный момент он живет настоящим и смело идет навстречу новому дню, что-то происходит и я становлюсь прежней.
— Какой?
— Трусливой, запуганной, никому не нужной. Одинокой.
— Может это потому, что ты сама такой себя считаешь? Насколько мне известно, ни один человек из твоего окружения не придерживается данного мнения.
— Знаю, просто… Быть сильной и позволить себе чувствовать — слишком тяжело. Я не готова к такому. Я привыкла, что все в моей жизни подчинено контролю, что в ней нет лишних людей и сюрпризы, в виде появления моей матери — это единственное, что может вывести меня из равновесия, к которому я так долго шла. Но с его появлением, страх обрел новую форму.
Очередное воспоминание, с наглой и самодовольной ухмылкой Богдана, когда он отпускает в мою сторону пошлую шуточку, в то время как его пальцы нежно и с трепетом сжимают мои, словно вспышка накатывает на меня.
Я скучаю по нему.
— Помнишь, как-то я говорил тебе, что ты должна чувствовать не только хорошее, но и плохое. Например, боль.
— Поверьте, последние несколько дней я испытываю исключительно ее.
— И что ты чувствуешь?
— Словно меня разорвали на части. Есть одна половина, где скопилось все лучшее, что произошло в моей жизни и другая — все самое мрачное и темное. Привычная сторона меня. Колкая, эгоистичная, не думающая о последствиях и готовая спрятаться за обидными словами.
— И ты думаешь, что вторую часть тебя никто не полюбит?
Богдан полюбил. Он был готов бороться за нас обоих и просил остаться с ним, но как мы выяснили я не склонна к оптимизму.
