Вечно ты - Мария Владимировна Воронова
– Прекрати демагогию, Людмила, – мама вышла из комнаты с пузырьком валокордина в руке, – ты давно утратила право в чем-то укорять нас. Господи, у меня голова раскалывается, когда-нибудь в этом доме будет мне покой?
– Сейчас, мамочка, – Вера сбегала в кухню за стаканом воды, – сколько капель?
– Шестьдесят… или даже восемьдесят…
– Пойдем, пойдем, ляжешь, а я принесу тебе мокрое полотенце. Все пройдет, – засуетилась Вера.
– Опомнись, Люда, пожалей мать! – воскликнул папа.
Раньше в таких случаях Люду охватывал настоящий ужас. Сердце сжималось, во рту пересыхало, в животе образовывалась страшная сосущая пустота, и она готова была сделать все, лишь бы только родные люди снова почувствовали себя хорошо. Не пойти гулять, не дружить с «этими испорченными детьми», не купаться в речке, не кататься на велосипеде, не ехать с курсом на картошку… Все, что угодно, только бы мама и бабушка были здоровы и никогда не умерли.
В воздухе разлился запах мяты, это Вера сосредоточенно трясла флакончиком над стаканом и считала капли.
– Восемьдесят, все. На, выпей, мамочка.
Мама поморщилась и отвела ее протянутую руку:
– Посмотри, Люда, во что ты нас превратила, – воскликнула она, – ты губишь нас в своем зверином эгоизме!
Люда выпрямилась. Однажды в детстве она сломала руку, и ей поправляли кости под местной анестезией. Она настроилась, что будет больно, приготовилась стиснуть зубы и стоически терпеть, но врач не обманул, она и вправду ничего не почувствовала. Так, понимала, что с рукой что-то делают, но и только.
Примерно то же самое происходило и сейчас. Она видела, что происходит, понимала, что виновата, но мамины страдания не отзывались в ней болью.
– Давайте мы с вами сразу сэкономим друг другу время и нервы, – произнесла она, сама удивляясь твердости и равнодушию своего голоса, – я не оставлю Льва и Варю и буду пользоваться любой возможностью, чтобы вызволить его. Так будет, хотите вы этого или нет. Пусть у нас чудовищный произвол, который заставляет врачей держать за дурака здорового человека, преподавателей ставить «отлично» там, где еле-еле «три», но эта власть не будет мне указывать, кого любить и с кем дружить. Хотя бы эти решения я оставлю за собой. Все. Точка. А вы делайте что хотите. Можете в психушку отправить, как предлагает бабушка, или официально отрекитесь от меня, как в тридцать седьмом году, и дальше упивайтесь своим благородством.
Бабушка вдруг молча подошла к ней и ударила по лицу. Люда от неожиданности даже отшатнуться не успела.
Папа так же молча взял ее за плечо и втолкнул в комнату. Впрочем, Люда и сама хотела там оказаться. Она закрыла дверь, опустилась на стул и из этого безопасного укрытия слушала, что происходит в коридоре.
– Нет, мама, ты права, она обезумела, по-настоящему обезумела! – воскликнула мама. – Столько холодной ненависти в голосе, это просто невозможно! Господи, зачем только мы привадили эту Аньку, ведь ясно было, что ничего хорошего с ее стороны в семью прийти не может…
– Да, Оля, и я, между прочим, тебя предупреждала, – тон бабушки был странно холоден.
– Ты куда, мама?
– Пойду на почту, справлюсь, не пришел ли свежий номер «Нового мира», заодно прогуляюсь. Мне надо успокоиться после того, что учинила эта мерзавка.
Люда слышала, как тяжело шуршала бабушкина шуба, как свистнули молнии на ботиках, как звенели ключи и мелочь в сумочке – обычная суета собирающегося на улицу пожилого человека.
Сколько она заняла? Минуты три? Две? Все равно за глаза хватило бы, чтобы выскочить к ней, обнять, попросить прощения, сказать, что сегодня плохая погода, на улице скользко и пасмурно, поэтому пусть бабушка лучше посидит дома в тепле, а Люда сбегает на почту.
Ничего этого она не сделала, а бабушка домой больше не вернулась.
Ее насмерть сбила машина, когда она переходила улицу.
Те дни Люда помнила как в тумане.
Приходили какие-то люди в погонах, потом они с папой ездили на опознание, слава богу, папа разрешил Люде посидеть в широком мраморном коридоре, и все сделал сам, потом они долго сидели у следователя, который сказал, что водитель не виноват – бабушка переходила дорогу в неположенном месте. Впрочем, она всегда так делала, чтобы не обходить целый квартал, как почти все обитатели микрорайона.
– Просто в тот злополучный день была плохая видимость, – заключил следователь, – а пешехода в сумерках трудно разглядеть в свете фар и при хорошей погоде. Поэтому, товарищи, соблюдайте правила дорожного движения, берегите свою жизнь.
Мама с папой ездили встречаться с водителем, сказать ему, что ни в чем его не винят и зла не держат.
Люда сказала, что Варя может пока побыть для них шофером, но мама ожидаемо ответила «чтобы духу ее тут не было», и вопрос отпал.
Во всей этой суете даже как-то не верилось, что бабушки больше нет, и Варя, похоронившая мать и бабушку, говорила, что настоящая скорбь приходит только после похорон. Но на похороны Люду не пустили. Мама сказала, что убийцы не ходят на похороны своих жертв.
Из-за учиненного Людой безобразного скандала бабушкины нервы были на пределе, вот она и не заметила грузовик. Все равно как если бы Люда собственной рукой толкнула ее под колеса.
«Это я еще опускаю тот факт, что последний год жизни бабушка провела практически в аду из-за твоих закидонов, – заключила мама, – вместо того, чтобы наслаждаться семейной идиллией, на которую имела безусловное право, каждую секунду ждала, что еще выкинет любимая внучка. Поэтому нет, Людмила, ты не идешь на похороны, и если спросят, почему тебя нет, я скажу правду, уж не обессудь!»
Люда спросила, не лучше ли будет, если она переедет все-таки к Варе, но мама с папой категорически запретили. Какая ни на есть, но она их дочь и должна быть у них на глазах.
А потом Люду затопило чувство вины. Не важно, кто был прав, кто виноват, но бабушка вырастила ее, всему научила, ухаживала за ней, когда она болела, но последнее, что бабушка дала ей, прежде чем уйти навсегда, – это пощечина.
Она ушла в ненависти к Люде, и не имеет значения, праведной или нет, раз эта ненависть привела к ее гибели.
Что стоило промолчать, лишний раз покаяться, соврать, что она полностью порвала со Львом и не видится с Варей… Родители бы не стали за ней следить, проверять.
Вина ее неоспорима, и, наверное, она в самом деле такая самовлюбленная эгоистка и неблагодарная дрянь, как говорила бабушка. Только искупления
