Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Поела, стало немного легче, туман притупился, но не ушел. А чувство стыда перед сидящим напротив человеком — ничуть не убавилось. К тому же, в отличие от меня, Таривердиев не выглядит и на йоту пьяным.
Не знаю, во что ввязываюсь, но всё лучше, чем запереться в комнате и удариться в самокопание. Я не соврала ему, внутренние радары вопят, что наедине с собой и в трезвом уме мне сейчас никак нельзя.
Злясь на себя, на обстоятельства, на наши с Барсом непутево переплетенные жизни, впиваюсь пальцами в стекло и задаю бешеное вращение. Через секунд десять несанкционированная юла замедляется и постепенно останавливается. Горлышко указывает ровнехонько на меня.
Досадно вздыхаю и смиренно выпаливаю:
— Правда.
Он кивает и на пару мгновений загружается, генерируя вопрос:
— Кто тебя преследует, обижает?
Как бы сильно ни хотелось, взгляд не отвожу. Держу зрительный контакт, максимально сосредотачиваясь на реакциях. Чтобы не выдать себя. Неприятно думать о Немирове.
— Меня никто не преследует и не обижает, — говорю честно, поскольку так и есть. — Иногда я бываю чересчур эмоциональной и произвожу неправильное впечатление. Это к твоим словам о том, что я падала тебе в руки, дрожа от страха. Ты крутишь.
Таривердиев не сразу тянется к бутылке. Еще какое-то время сканирует меня на предмет лжи. И я стойко выдерживаю давление направленных на меня жгучих глаз.
А потом снова впадаю в немилость фортуны.
— Правда, — бубню, ногтем тыча в предательское горлышко.
— Как у тебя получалось меня обманывать в самом начале? Речь о твоей конспирации.
Я улыбаюсь с долей снисхождения. Барс раздраженно дергает бровью, торопя с ответом.
— Всё проще, чем тебе кажется. Я предугадывала твои действия и шла на опережение. Например, с волосами. Помнишь, когда ты схватился за них, чтобы разоблачить меня? Вместо парика в тот день я покрасила их тоником.
— Чем покрасила?
Его неподдельная озадаченность заставляет меня расхохотаться.
— О чем я и говорю, — развожу руками. — Тебе как парню, далекому от женских уходовых штучек, и в голову бы не пришло такое.
Рассказываю ему про тоник и про то, сколько раз пришлось намыливать волосы, чтобы избавиться от апельсинового оттенка и появиться перед ним с первозданным черным цветом на следующий день.
— С татуировками всё ясно, — тянет задумчиво, — но утоли моё любопытство. Это сколько же одинаковых рисунков надо было купить? И зачем заморачиваться?
— Много! — смеюсь задорно. — Я заказала целый ящик! Ведь собиралась проработать там минимум год до следующего лета, и мне нужны были какие-то отличительные признаки. Всегда существовала вероятность, что кто-то может узнать. Макияжа и парика было недостаточно.
— Ты меняла даже голос, — бросает запутавшийся Таривердиев. — И рост как будто отличался.
— Всё для тебя, родной, — дразню под его недовольный прищур. — Изображать невинную овечку с блеющим голосом и сутулиться, чтобы казаться ниже. Что в этом сложного?
— На звонок тогда ответила твоя подружка? Ты знала, что я наблюдаю?
— Ты был предсказуем… — я прикусываю губу, чтобы не прыснуть. В эту секунду мне невероятно жаль его мужское эго, которое бесспорно задето. — Когда ты взял мой номер, я уже знала, что это еще один способ разоблачить меня. И поменялась с Кети телефонами. Неужели ты думал, что я так легко попадусь?.. Когда ты начал звонить, она написала мне сообщение. И я была уверена, что ты сидишь где-то в зале и наблюдаешь.
— Хорошо. Допустим. А когда я забрался к тебе в комнату? — аж неосознанно подается вперед, увлеченный и азартный. — Как ты изобразила сонливость? Блядь, у тебя же глаза опухшие были, натурально опухшие!
Бедный. Никак не может признать, насколько легко я провела его вокруг пальца. Чувствую себя опытным фокусником, который раскрывает наивному ребенку секреты волшебства.
— Барс… у меня аллергия на мед. Я всего лишь намазала им веки и подождала пять минут. Нацепила дурацкую ночнушку, смыла татуировки и сделала вид, что посреди ночи ходила за водой, внезапно проснувшись. Ты же не думал, что я не замечу, как ты пялился на мои окна, когда мы провожали вас в тот вечер? И ежу понятно, что ты попытался бы застать меня с поличным…
Прячу улыбку в стакане, отпивая вкусное вино. Оно мне нравится всё больше и больше.
Таривердиев переваривает услышанное, на его лице отражается внутренняя борьба. Это выглядит очень мило — принятие, что тебя развели, как малыша. Так и тянет на хи-хи, но щажу чувства своего визави. И так смотрит на меня несоразмерно обвинительно.
— Кстати, а как ты меня поймал? — спохватываюсь. — Как всё понял?
— А что, уже твоя очередь задавать вопросы? — палит грубо.
— Крути, — отвлекаю от кровожадных по мою душу мыслей.
И, черт возьми, снова отдуваться мне. Испепеляю бутылку недобрым взглядом.
— Правда.
— Как так вышло, что тебя отпустили в Москву? Одну.
— После истории с наркотиками у нас в семье многое изменилось. Всем пришлось поработать с моим психологом. И у неё получилось убедить дедушку, что меня надо отпустить. Дел натворить я успела и под носом родных. Расстояние — не показатель. Мы вместе приезжали подавать документы, около двух недель прожили, ища мне квартиру. Он убедился, что район хороший, до университета добираюсь быстро. Взял с меня обещание быть осторожной и отзваниваться несколько раз в день.
— Всё равно не понимаю… — бурчит раздраженно и отпивает добрую половину своего стакана, после чего обновляет выпивку обоим.
— Ты крутишь, — напоминаю, похрустывая крекером, и он застревает у меня в горле, когда горлышко вновь отчетливо показывает в мою сторону. — Да ты, блин, заговорил её, что ли?!
Смахиваю бутылку на ковер. Она неохотно катится по ворсу и застывает в метре от нас. Понимая, что я хочу сделать, Барс молча помогает — мы добиваем изрядные доли своих порций, после чего опустошаем вторую бутылку. Я вытираю её полотенцем, начищая бока с особым усердием под нескрываемый смешок Таривердиева. Кладу её в центр и только после этого удовлетворенно вздыхаю:
— Правда.
— Почему передумала стать послом?
— Мне понравилось копаться в мозгах.
— В своих или чужих? — подначивает.
Я вдруг показываю ему язык. Глупо и по-детски строя гримасу.
— В чужие меня еще не пускают.
— А то тебя это останавливает, — фыркает и без напоминания вращает.
И тут случается чудо — указатель падает на него. Я радостно визжу и ложусь локтями на стол, загадочно поигрывая бровями:
— Правда или действие?
— Правда.
— Почему тебя отчислили? И что ты делал весь свободный год?
— Это два вопроса, — упрямится. — Отчислили, потому что применил силу, разозлившись на преподавателя.
— Ты его избил?
