Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
– Нина, оставляю брата на твоё попечение. – Аристарх Петрович, выходя, коснулся рукой плеча девушки. – Я еще попозже зайду.
Нина пару секунд задержалась в дверях, а потом с воплем: «Тишка!» кинулась к брату. Тот резко поднялся на ноги. Кажется, когда они обнялись, дрогнул пол.
– Тиша, Тишка… – хлюпала Нина, уткнувшись брату в шею. – Напугал нас! Свинтус!
В ответ Тихий вполне убедительно изобразил хрюканье, за что схлопотал ладонью по плечу, охнул и получил еще одну порцию уже более острожных объятий. А потом брат и сестра Тихие наконец-то разжали объятия.
– Нина, это Николай Самойлов. Сын хирурга, который меня оперировал. Николай, это моя старшая сестра Нина.
Ник на всякий случай снова встал.
– Здравствуйте, Нина, – произнёс Николай с некоторой опаской. И его опасения подтвердились. Если кому-то рассказать, что его обняли и прижали к весьма пышной груди так, что у него в позвоночнике что-то хрустнуло – никто же не поверит! А потом Нина его еще и поцеловала в щеку.
– Спасибо, Коленька!
Николай настолько опешил, что на «Коленьку» уже не отреагировал.
– Папа рассказал, что если бы не ты, то Тишка бы рано или поздно… – Нина вздохнула, всхлипнула, посопела, еще раз вздохнула. – Бестолочь он у нас. Хорошо, что ему попался такой человек, как ты!
Нику оставалось только ничем не выдать своего удивления – вот это семейка! Совсем не так Николай представлял себе визит к Тихону Тихому.
– Добрейшего дня, Глеб Николаевич!
Заведующий оторвался от бумаг и поднял голову.
– А-а, Аристарх Петрович. День добрый.
Отец Аристарх прошёл в кабинет. В руках у него, помимо почти привычного чемоданчика с обрядовыми принадлежностями, был еще пакет.
– Вы сегодня завтракали, Глеб Николаевич? Только честно.
Самойлов неожиданно усмехнулся.
– Как на духу вам отвечаю, отец Аристарх. Не успел. Дежурство сумасшедшее.
– Так я и думал, – Тихий пристроил пакет на стол. – А не дело это. Серафима Андреевна вам передачку соорудила. Пирожки с капустой, картошкой, яблоками. С вишней, правда, Тишка все выудил.
Они пили чай с пирогами и беседовали. Степенно и обстоятельно. Один – врачеватель тел, другой – душ. И Глеб Николаевич в который раз удивлялся тому, что в присутствии Аристарха Петровича его собственный телефон молчит. И в кабинет никто не заглядывает. Ну чудеса же?
– Глеб Николаевич, вы по совести мне скажите – не мешаю я вам? Так уж вышло, что, когда позвонили тогда из больницы, я сразу со службы, как был, сюда приехал спешно. А люди, знаете, реагируют на рясу. Я привык, всегда готов. Но заведение тут государственное, а государство у нас светское. Вы в отделении главный. Если мои визиты вашим пациентам мешают, то скажите.
– Будут мешать, скажу, – кивнул Самойлов. – Пока только пользу вижу. Восьмая палата у меня вашими стараниями вообще преобразилась. Как смогли больного убедить, поделитесь секретом?
– У вас своё мастерство, у меня – своё. – Отец Аристарх улыбнулся и поднёс чашку к губам. – Главное, что дело общее делаем.
– Угу, – немного рассеянно кивнул заведующий. А потом все-таки спросил о том, что его беспокоило: – А я думал, раз вы тут, то проповедовать будете.
– Зачем? – искренне удивился отец Аристарх. – Для этого храм есть.
– Ну а как же… людей к Богу приводить?
– Мне кажется, вы неверно понимаете иерархию, Глеб Николаевич. Я не привожу людей к Богу. На это способен только сам человек. Я могу только помочь.
Заведующий решил не вдаваться в теологический диспут, и вместо этого они еще поговорили про дела отделения, коллекцию подстаканников и пироги от матушки Серафимы, которые и в самом деле оказались выше всяческих похвал.
* * *
Собранная сумка стояла у дверей палаты. Стараниями Роси были приготовлены и розданы подарки: Валентине Матвеевне, обеспечивавшей комфорт во время пребывания Тина в отделении, постовым и процедурным сестричкам, анестезиологу и физиотерапевту. Остался один человек, которого Тихон должен отблагодарить лично. Именно поэтому Тин стоял уже полчаса у поста, развлекал медсестёр байками и уже порядком утомился – и языком работать, и слушать их хихиканье. А заведующий задерживался в операционной.
Девчонки вдруг резко перестали хихикать и принялись с деловитым видом шуршать бумажками. Тихон обернулся. Стеклянные двери в отделение распахнулись и показалась знакомая медведеподобная фигура. И пока Глеб Николаевич шёл к ним по коридору, Тин словно другими глазами увидел Вариного отца. Усталость читалась в каждом движении. В медленной походке. В том, как опущена голова. Как он на ходу растирал запястья. И Тихон впервые задумался, из чего состоят дни Глеба Николаевича. Или его сына. Или… дочери. Для Тина операция стала событием, перевернувшим жизнь. А для таких, как Варин отец – это каждодневная работа. И сейчас Тин отчётливо осознал, как она тяжела. Мысль показалась ему крайне важной, но он решил додумать ее потом. А сейчас…
– Здравствуйте, Глеб Николаевич.
– Приветствую, – кивнул Самойлов и обратился к медсестре: – Мариша, меня искал кто?
– Синицын вас искал! – тут же затараторила постовая. – Просил обязательно ему позвонить.
– Ясно. Выписку отдали? – Заведующий кивнул в сторону Тихона.
– Да, – дружно отрапортовали обе медсестры как по команде.
– Ну всё тогда, – Глеб Николаевич повернулся к Тихону. – Я там расписал подробно, да и вчера мы вроде всё проговорили. Ступай и не греши больше.
Медсестры хихикнули снова на диво слаженно.
– Глеб Николаевич, на два слова можно?
– Только на два, – кивнул после паузы Самойлов. – Не больше.
Он повернулся и направился к своему кабинету. Спина была теперь прямая, руки в карманах. Но его опущенные плечи и жест, растирающий запястья, крепко врезались Тину в память. Прихватив стоящую на столе коробку, он пошёл следом. На эту коробку уже в кабинете Глеб Николаевич сразу недобро зыркнул.
– Если там коньяк, убери сейчас же. Иначе о голову тебе его расшибу.
– Ну что вы, Глеб Николаевич, какой коньяк? – вздохнул Тин. – Что я, не понимаю, что ли… Какой уж тут коньяк. Другие категории.
– Сообразительный какой, – хмыкнул Самойлов, тяжело опускаясь в кресло. – Ну, где там твои два слова?
Тин помолчал немного. А потом вдруг спросил, но совсем не о том:
– Скажите, оно того стоит?
Вопрос прозвучал по-дурацки. Он вышел странным, непонятным, и Тихон был готов к ответному: «Ты о чём?» Но Варин отец вопрос понял. Сначала взъерошил волосы на затылке, размял шею, наклонил голову вправо, влево.
– А скажи мне, Тихон, как ты определяешь, что правильно, а что нет?
Теперь уже Глеб Николаевич ошарашил его вопросом. Тихон всерьёз задумался над ответом, а Самойлов продолжил с усмешкой.
– Ладно, подумай на досуге на эту интересную тему. А я тебе скажу, как
